И Шовель подмигнул; его глубоко возмущал такой оборот событий, хотя он предвидел его, но сейчас, когда дела в республике шли так хорошо, подобные гнусности казались просто немыслимыми. Я и по сей день считаю, что если бы не аббат Сийес, Бонапарт при всей своей дерзости никогда не посмел бы совершить переворот. Но Сийес подготовил переворот, и Бонапарт его осуществил.
На другой день все кинулись к нам в лавку за газетами, — за несколько минут мы распродали все, что было. Вся наша семья и человек десять или двенадцать друзой собрались у нас в читальне и стали читать вслух отчет о знаменитом заседании Совета пятисот, состоявшемся 19 брюмера в оранжерее Сен-Клу под председательством Люсьена Бонапарта. Итак, я прочел:
«Заседание, состоявшееся в половине второго в оранжерее Сен-Клу (левое крыло дворца), началось с чтения протокола предыдущего заседания.
Годен. Граждане, декретом Совета старейшин заседания Законодательного корпуса перенесены в эту коммуну.
Эта чрезвычайная мера могла быть вызвана лишь наличием непосредственной угрозы. И в самом деле, нам сообщили, что существуют могущественные группы, которые грозятся нас разогнать; надо было отнять у них всякую надежду разделаться с республикой и не допустить нарушения мира во Франции». И так далее и тому подобное.
Годен еще долго говорил в таком духе, а под конец предложил назначить комиссию для доклада о положении дел в республике и выработки мер общественной безопасности, которые, учитывая обстоятельства, необходимо принять. Тут его прервали.
«Дельбрель. Прежде всего надо подумать о конституции.
Гранмезон. Прошу слова.
Дельбрель. Конституция или смерть! Штыками нас не испугаешь: мы свободные люди.
Несколько голосов сразу. Мы не желаем диктатуры!.. Долой диктатора!
В зале раздаются крики: «Да здравствует конституция!»
Дельбрель. Я требую возобновить присягу конституции!
Поднимается страшный шум. Депутаты окружают стол председателя. Снова раздаются крики: «Долой диктаторов!»
Председательствующий Люсьен Бонапарт. Достоинство Совета требует, чтобы я положил конец дерзким выпадам со стороны некоторой части ораторов. Я призываю их к порядку.
Гранмезон. Депутаты, Франция не может без удивления взирать на то, что народные представители и Совет пятисот, подчиняясь декрету Совета старейшин, перенесли свои заседания в это новое помещение, не будучи оповещены об опасности, которая им, очевидно, угрожает. Тут шла речь о создании комиссии для разработки мер на будущее и выяснения того, что же нам делать дальше. Мне кажется, сначала надо создать комиссию, которая разобралась бы в том, что уже сделано».
Закончил он свою речь так:
«Вот уже десять лет, как французский народ проливает кровь за свободу, и я предлагаю поклясться, что мы будем всячески противиться восстановлению любой тирании.
Хор голосов. Поддерживаем! Поддерживаем! Да здравствует республика! Да здравствует конституция!»
Клятва была дана, и Бигонне сказал:
«Эта клятва, которую вы сейчас возобновили, войдет в анналы истории. Ее можно сравнить лишь со знаменитой клятвой, которую Учредительное собрание принесло в Зале для игры в мяч. Разница состоит в том, что тогда народные представители искали спасения от штыков королевской власти, а сейчас оружие, с помощью которого была добыта свобода, находится в руках республиканцев.
Хор голосов. Да!.. Да!..
Бигонне. Но эта клятва останется пустыми словами, если мы не направим Совету старейшин послания с требованием объяснить причины, побудившие перенести сюда наши заседания».
Заседание продолжалось среди общего волнения. Было принято послание Директории; затем пришло письмо от Барраса, сообщавшего о своей отставке. Этот негодяй писал:
«Граждане представители.
Вступив на стезю общественной деятельности только лишь из любви к свободе, я согласился взять на себя первый пост в государстве, дабы оберегать свободу в минуты опасности. (И так далее и тому подобное). Почести, какими был встречей по своем возвращении знаменитый полководец, которому я имел счастье открыть путь к славе, великое доверие, оказанное ему Законодательным корпусом, равно как и декрет, принятый народными представителями, убедили меня, что, каков бы ни был пост, который будет мне вверен в интересах общества, свободе ничто не угрожает и интересы армии будут соблюдены». (И так далее и тому подобное).