Последний вывод принципиально важен. Лагерная бюрократия напрочь устранилась от решения вновь возникающих проблем, пустив все на самотек: "…На места высылается много приказов, которые в большинстве случаев не выполняются…"
Ничему не учат лагерное руководство и чрезвычайные происшествия.
Так, в январе 1953 года на 21-м лагпункте (штрафная "воровская зона") произошли массовые беспорядки. Должных объективных выводов из этого ЧП сделано не было, реальных изменений на лагпункте не произошло. Результат: спустя всего полгода, в июне, на том же самом лагпункте — вновь "буза"…
"Подводя черту" под тремя вятлаговскими "партдискуссиями" 1953 года, подчеркнем: они подтвердили, что начальный "послесталинский" период принес в лагерь немало новых забот и тревог: это — и амнистирование большого числа заключенных, и демобилизация значительной части личного состава ВОХР, и реорганизация (разделение) структуры Управления, и "стихия пожаров"…
Но все же самой серьезной проблемой и угрозой для лагеря оставались "бунты" и "массовые неповиновения" заключенных. Именно по этой причине комиссии ГУЛАГа весь год, сменяя одна другую, не "оставляли Вятлаг своим присутствием"…
в/ Бунташное время
Что такое — массовое неповиновение ("буза", "бунт") заключенных в "зоне"? Рассмотрим "поконкретнее" это причудливое явление, ставшее обыденностью в советских лагерях 1953–1955 годов. По существу — это стачка, солидарный отказ лагерников от работы с выдвижением определенных требований (так сказать, ультиматума) к администрации. Как правило, в таких случаях на лагпункт прибывает "высокое начальство" — из Управления лагеря, а иногда — из области или даже из Москвы.
Вот как "раскрывается" механизм возникновения такого рода ЧП (на примере 21-го ОЛПа — "зоны" строгого режима с 1950 года) в докладной записке политотдела Вятлага, направленной 31 марта 1953 года в политотдел ГУЛАГа.
Неблагополучная обстановка в этой "зоне" сложилась не сразу и не вдруг. Цитируем документ:
"…Более 300 заключенных-рецидивистов, развращенных уголовной романтикой, неоднократно осужденных за бандитизм, убийство и тяжкие преступления, были сконцентрированы на 21-м ОЛПе. Эти заключенные с первых дней своего пребывания в лагере под разными предлогами уклонялись от работы, вымогали посылки у работающих заключенных, отбирали у них деньги. Именно они стали совершать террористические акты против неугодных им бригадиров, десятников и других работников низового звена, игнорировали все мероприятия…, создав тем самым напряженное положение в подразделении…"
Это напряжение неуклонно нарастало. "Персонифицированным" объектом полного неприятия со стороны лагерников стал лейтенант Шиврин (заместитель начальника 21-го ОЛПа, а ранее — заместитель начальника 15-го лагподразделения, являвшегося до 1950 года "зоной" строгого режима). Начались враждебные и провокационные действия "блатных", направленные лично против начальника ОЛПа и его заместителя. Последние, в свою очередь, отвечали жесткими мерами, "нашла коса на камень" и разгорелась настоящая "холодная война", которая (в накаленной до предела обстановке) грозила перерасти в "горячую", — достаточно было любого, самого незначительного предлога…
И за таковым дело не стало. 14 января 1953 года во время развода заключенные 57-й режимной бригады в ответ "…на требование надзорсостава выйти некоторым из строя…" оказали Шиврину и Прохорову (начальнику ОЛПа) "физическое сопротивление". Надо полагать, что и требование "выйти из строя" сопровождалось определенными "физическими действиями": Шиврин славился огромной силой и любил ее применять. Во всяком случае, вряд ли заключенные осмелились бы развязать драку по своей инициативе… Так или иначе — произошла "стычка", начальник лагпункта дал команду применить оружие, в результате чего четверо заключенных были ранены.
Это и послужило поводом для массового неповиновения: вся "зона" отказалась от выхода на работу и с 15-го по 20-е января "бастовала". На место происшествия сразу же выехали начальник Управления Вятлага С.А.Дидоренко, начальник Управления МВД по Кировской области Сафонов и прокурор лагеря Тарасов. В заключении служебного расследования по данному "инциденту" зафиксировано, что "…массовое неповиновение спровоцировала группа уголовников-рецидивистов…"
Но это — лишь часть правды. Безусловно, последние (уголовные "авторитеты") полностью направляли весь ход конфликта, но и основная масса лагерников участвовала в этом противостоянии на стороне "блатных" отнюдь не подневольно. Постоянное нервное напряжение, долгое время копившееся в "зоне", разрядилось синдромом "криминальной толпы", своеобразным массовым психозом, всеобщей истерией, которые обладают значительным инерционным потенциалом: для их преодоления и возвращения ситуации к "добунташному" состоянию требуется довольно продолжительное время — как правило, несколько месяцев…
Неслучайно в конце того же месяца (январь 1953 года) часть заключенных этой же 21-й "зоны", воспользовавшись случаем неправильного применения оружия со стороны ефрейтора Мегерьяна против бригады № 46, "нарушившей порядок движения", вновь пыталась отказаться от работы. Чтобы не допустить повторного "ЧП", на лагпункт прибыл лично начальник политотдела Вятлага: что-то "разъяснил", что-то пообещал — и "уладил дело миром".
Но уже через месяц — 28 февраля — заключенные 21-го ОЛПа опять активно протестуют против действий лагадминистрации — вывода "производственников" на работу в наручниках (в соответствии с приказом МВД СССР № 001516-1948 г.) и требуют "прибытия руководства и прокурора Вятлага". Последние прибыли, и конфликт удалось разрешить компромиссом…
Еще через две недели — 18 марта — при попытке к побегу с лесобиржи того же 21-го ОЛПа задержаны 3 заключенных. Охрана при этом стреляла в воздух, но служебная собака (не без попустительства проводника) так "истрепала" одного из беглецов (буквально рвала его на части), что он своими воплями "переполошил" всю округу. Лагерники, находившиеся в это время на бирже, бросили работу и ринулись к "вахте" с криками: "Требуем прекратить издевательство над нами!" Охрана открыла предупредительный огонь. Заключенные разошлись, но после обеда на работу идти отказались.
Отметим, что такая форма протеста ("отказ от работы") стала (и это скоро осознали во всех "зонах" лагеря) эффективнейшим методом давления на администрацию и действенным способом борьбы заключенных за свои права. Это подтверждается, в частности, теми мерами, которые воспоследовали "по факту чрезвычайного происшествия от 18 марта": хотя беглецов и отдали под суд, но и охранников, виновных в "неправильном поведении при задержании" тоже пришлось-таки привлечь к ответственности.
Однако коренным образом стабилизировать обстановку в "зоне" по-прежнему не удавалось. Более того: на лагпункте стремительно росло число убийств заключенных — правящая уголовная группировка такими "крутыми" методами наказывала "отступников", "непокорных" и "стукачей".
Руководство лагеря было вынуждено прибегнуть к самым "радикальным" мерам. Пришлось "перетряхнуть" весь 21-й ОЛП — целиком заменили надзорсостав (убрали ненавистных лагерникам "вертухаев"); обновили личный состав охраны (вражда заключенных с предшественниками-вохровцами часто имела личностную основу); назначили новое руководство лагадминистрации; "блатных", возглавлявших "саботаж" (Бахрова, Григорьяна, Гренникова и других), отправили на "тюремный режим"; некоторых "активистов-бузотеров" (64 человека) изолировали от общей массы лагерников в штрафном бараке; пересмотрели все дела заключенных и 200 человек перевели на "общий режим" в другие лагпункты… "Мятежный" 21-й ОЛП фактически расформировали, но "бунташная зараза" разнеслась по всему лагерю.
Волна "неповиновения" набирала силу…
Нельзя не обратить внимание на то, что "аналитические выводы", "методические рекомендации" и "практические предложения" разного рода комиссий (как местных, так и гулаговских) по "фактам чрезвычайных происшествий" страшно далеки от реальности, а потому — изначально неэффективны.