Ровным счетом ничего не дали (и не могли дать) для "перелома" ситуации на том же 21-м ОЛПе проведенные в "зоне" собрания, обсуждения, беседы, "слеты передовиков", завоз сюда 200 книг и другие проведенные политаппаратом "дополнительные мероприятия воспитательного характера"…
В числе же "руководящих указаний" (комиссии МВД-ГУЛАГа во главе с небезызвестным генерал-лейтенантом Кобуловым) особый упор делался на "необходимость изжить картежную игру" в лагере. "Идея" сия совсем уж из области "административного прожектерства", ибо воплотить ее в жизнь не удавалось никогда, никому и ни в одной "зоне" ГУЛАГа. К слову: только во время одного повального обыска, проведенного на 21-м лагпункте 10 марта 1953 года, изъято 40 "библий" (карточных колод). И можно не сомневаться: этот "ущерб" был восполнен "в самые сжатые сроки"…
Бесплодными оказались и попытки улучшить лагерный быт на 21-м ОЛПе: "разгрузили" бараки, произвели в них внутреннюю побелку, завезли 100 новых одеял, "подбросили" продуктов в ларек "зоны"… Но и это рвение хозяйственных служб не принесло желаемого "конечного результата"…
Не понимая сути происходящего, лагерное начальство мыслит и действует шаблонно, по привычке пытаясь перевести дело в "идеологическую плоскость", то есть обвинить во всех бедах "врагов народа" — политзаключенных.
Так, 17 февраля все того же 1953 года на лесобирже 21-го ОЛПа заключенный-уголовник Рябов зарубил топором бригадира Щупляка ("пятьдесят восьмая статья"), и начальник лагпункта получил суровый нагоняй из Управления, а также 5 суток домашнего ареста, поскольку "…руководством Управления лагеря еще до убийства давалось распоряжение лагпункту о вывозе всех осужденных за контрреволюционные преступления, но начальник ОЛПа это распоряжение не выполнил до сих пор. И под предлогом "незаменимых" содержит в ОЛПе 10 человек заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления…"
Согласимся, логика здесь, мягко говоря, странная — виноват тот, кого убили… К тому же, не могли ведь в Управлении не знать, что на многих лагпунктах (и 21-й ОЛП — отнюдь не исключение) "политические" были действительно незаменимыми людьми на производстве: на их плечах — знаниях и опыте — держался практически весь низовой хозяйственно-распорядительный и учетный механизм, без которого "дать план" физически невозможно. Поэтому "контриков" из этой категории в известной мере "оберегали", "придерживали", создавали для них (по мере возможности) улучшенные бытовые условия. Ясно, что все это далеко не "индифферентно" воспринималось "блатным кублом", и "политики" нередко оказывались в положении "между двумя жерновами" — со всеми вытекающими отсюда последствиями…
К началу 1954 года "забастовочная стихия" охватила уже всю лагерную систему страны. В объявленном приказом МВД СССР от 30 марта 1954 года закрытом постановлении ЦК КПСС от 12 марта того же года отмечалось, что исправительно-трудовые лагеря "…неудовлетворительно выполняют задачу по перевоспитанию заключенных, слабо организуют их трудовое использование и приобщение к полезному труду, вследствие чего в лагерях происходят массовые беспорядки…" Однако констатируя эти и подобные факты, все-таки, судя по всему, в руководстве страны, партии и МВД не только не понимали, что происходит в "зонах", но и не знали, что же делать с ними дальше…
Между тем "сопротивление" в лагерях приобретало все более организованные формы. Это отчетливо видели руководители территориальных гулаговских комплексов. В докладной записке, направленной 21 апреля 1954 года начальнику ГУЛАГа генерал-лейтенанту И.И.Долгих и начальнику Управления лагерей лесной промышленности М.М.Тимофееву, руководством Вятлага предпринимается попытка анализа развития ситуации в лагере за предшествующий год. В этом документе отмечается, в частности, что "…уголовно-бандитствующий элемент от разрозненных намерений перешел к действиям более организованным, и они в ряде случаев стали приобретать явно политическую окраску. Причем элемент этот стал организовываться между собой путем установления преступных связей между заключенными большинства лагерных подразделений Вятлага МВД…"
В лагере нарастает "вал убийств" со стороны уголовников, затерроризировавших основную массу заключенных: если за январь-сентябрь 1953 года были убиты 27 человек, то за последние три месяца того же года — 30 человек, а за I-й квартал 1954 года убиты 30 заключенных и двое ранены. Если за январь-июнь 1953 года в лагере имел место лишь один случай "массового неповиновения" (невыход на работу 800 заключенных на протяжении 5 дней), то в следующем полугодии "волынки" и "беспорядки" прошли уже в 11-ти "зонах" (при участии 2.500 лагерников), а в первом квартале 1954 года зафиксированы еще 11 такого рода ЧП, причем в гораздо более массовом виде — с участием 3.600 заключенных.
В вятлаговской "докладной" выражается опасение, что летом 1954 года ситуация может окончательно выйти из-под контроля. И более всего пугает лагерные власти возможность объединения уголовников и "политических".
Вновь цитируем текст документа:
"…Из поступивших за последнее время агентурных материалов устанавливается, что заключенные-авторитеты из числа активного уголовно-бандитствующего элемента, будучи озлоблены в связи с ликвидацией массовых беспорядков, имевших место в ряде лагерных подразделений ВЯТСКОГО ИТЛ, высказывают весной и летом 1954 года (намерение — В.Б.) организовывать на территории ВЯТСКОГО ИТЛ всеобщее неповиновение заключенных, пожары лесных массивов и жилых зон лагерных пунктов и этим самым создать условия для массовых побегов из лагеря. Характерным является то обстоятельство, что заключенные, осужденные за контрреволюционные преступления, всячески поддерживают такие действия уголовно-бандитствующего элемента, причем эта часть заключенных в своих суждениях призывает к активным действиям против существующего строя…
Следует отметить такой факт, что заключенные, осужденные за антисоветскую деятельность, высказывают идею о том, что массовые беспорядки в лагерях могут привлечь внимание иностранных государств и что последние могут прийти к ним на помощь…"
В предположении, что все происходящие в лагерях события инспирируются со стороны "классового противника", "…ибо по своей враждебности при таких обстоятельствах уголовно-бандитствующий элемент может явиться прямой находкой для вражеских разведок…", зримо проявляется сталинско-ежовско-бериевская школа: "ищи прежде всего внешнего врага и его пособников и принимай меры — незамедлительные и беспощадные".
Но эти старые и проверенные "рецепты" в новых условиях уже не срабатывают.
Пример: в 1953 году оформлены и отправлены из Вятлага на "тюремный режим" 300 заключенных, за январь-апрель 1954 года — еще 750 человек. В основном, это — "воровской контингент", неформальная уголовная "элита" лагеря. Однако и такие "сверхкрутые" меры не принесли по сути дела ничего, поскольку подобный же "контингент" вновь поступал в "зоны" — регулярно и в нарастающем количестве: за период с января 1953 года по апрель 1954 года в Вятлаг доставлены 11.800 заключенных, из коих 35 процентов неоднократно судимы и отнесены к "…преступной среде из числа уголовно-бандитского элемента…" Ясно, что положение в лагере от этого отнюдь не стабилизировалось, напротив — оно еще более ухудшилось, ибо на место своих ("родных") "уркаганов", с которыми все-таки можно было как-то "договориться", прибыли матерые бандиты самого разного "окраса", ведущие с администрацией и друг с другом настоящую и непримиримую войну — не на жизнь, а на смерть. Да и само по себе "оформление на тюремный режим" только на некоторое время "изымало" пресловутый "уголовно-бандитствующий элемент" из данного конкретного ИТЛ: затем "блатных" возвращали на прежнее "место отбывания наказания" и они продолжали здесь "качать права" — с удвоенной озлобленностью и лютостью.
В подтверждение сказанному приведем краткие характеристики лишь некоторых "уголовных лидеров" Вятлага первой половины 1950-х годов (цитируется по "докладной" Вятлага от 21 апреля 1954 года):
"…1. КОНЫШЕВ И.У., 1924 года рождения, судим 4 раза за кражи, ограбления и лагерный бандитизм, последний раз сроком на 25 лет…