В Афганистане я находился 2 года и 25 дней. Служил при трех командирах части. Первый ‒ подполковник Ильин, при нем мало служил, помню, когда он прощался с полком, в конце произнес: "До свидания, товарищи артиллеристы", в ответ тишина, он сам засмеялся, это моя вина говорит, я вас этому не научил. Он, наверное, был прав, не до этого было, ему нужно было научить воевать и обустроить часть. На этом построении представили нам нового командира полка подполковника Котова. Новый командир был строгим и требовательным, в части хромала дисциплина, были нарушения формы одежды и еще многое другое, но он порядок навел, и мы в этом плане стали образцовой частью. Третьим командиром был подполковник Рогозин, при нем продолжалось начатое Котовым, при нем наш 3-й дивизион стал чаще участвовать в боевых операциях, и это всех нас обрадовало, а то мы завидовали 1-му и 2-му дивизионам, да и устали от однообразной службы, хотелось чего-то нового.
Вот заканчивалась вторая зима, здесь на Шиндандской равнине она сырая, без снега, только дожди холодные, почва глинистая, вперемешку с камнями, и по этой причине дождевая вода не впитывалась, ощущение, как в сыром бетонном бункере, в ночных караулах надевали химзащиту, один ствол от автомата виднелся. Не по уставу, но зато не промокали, спасибо офицерам, что не запрещали, они понимали нас. А весна началась третья, здесь все происходит быстро, незаметно все позеленело, колючие кустарники, кое- где появилась трава, цветут какие-то синие цветочки и дикие красные маки, загремели грозы. Но через этот рай мы уже дважды прошли, это продлится дней двадцать и потом афганское солнце сделает свое дело, сожжет всю эту красоту. Опять задует «афганец», опять с утра закружат пыльные вихри, у которых «хвост» поднимался наверное больше километра вверх, и лучше в его зоне не попадаться, в нем кружилось всякое, пыль, мелкие камни, колючие кустарники и разный мусор. А около 11-и часов начинал дуть сильный горячий ветер, от пыли иногда метров на пять ничего не видно, забивались глаза нос и уши, мокрая от пота одежда становилась как панцирь. В палатках на койки пыль ложилась толстым слоем, если закрывали окна, то при 40-градусной жаре внутри было, как в парилке, так что выбор был не велик. Вокруг никаких деревьев, недавно посадили тополя, когда они вырастут? Скважина глубиной 125 метров, воды хватало на пару часов в сутки, в основном она уходила на кухню, а помыться нужно было успеть, так как подавалась по времени. Во избежание поймать какую-то заразу, воду для питья кипятили с верблюжьей колючкой, но она во фляжке кончалось быстро ‒ жара и очень хотелось пить, и пили уже любую, какая попадется. И вот результат ‒ дизентерия, за два года в третий раз. Пошел в санчасть, а там приняли с неправильным юмором: "Ну что, солдат, об… ся?", я не понял в чем моя вина, развернулся и пошел обратно в палатку. Под вечер ‒ температура под 40 и начался бред, товарищи понесли под мышками в санчасть, там больше вопросов не было, сразу в изолятор и стали лечить. Но эта весна долгожданная ‒ скоро домой, скоро кончатся все эти тревожные дни и ночи, так хочется поскорее обнять своих родных, которые там, на Родине молились богу эти два года, чтобы мы вернулись живыми. Сколько ночей мать не спала, я никогда не узнаю, ее стоны часто слышали старшие братья и успокаивали.
Уже в апреле начались увольнения, среди первых увольняли больных, ведь почти никого не комиссовывали по состоянию здоровья, только очень тяжелых. Потом начали увольнять тех, чья замена приходила из учебных центров ‒ это сержантский и водительский состав. Нам рядовому составу оставалось ждать пока призыв пойдет, пока карантин пройдут. Мы прощались со своими товарищами и с грустью провожали взглядом белых красавцев ТУ-154, которые улетали с увольняемыми в сторону Родины прямо над нашими головами, ведь аэродром был совсем рядом, но для нас таким далеким.
За все время прохождения службы я научился внушать себе, что так должно быть, кончилась вода и мучила жажда ‒ так должно быть, жара, холод, болезни, зубная боль (которая два года не отступала, из-за климата зубы начали портиться, а стоматологов не было), даже то, что могут убить ‒ это все так должно быть, и это помогало. Не увольняют ‒ так должно быть. Все советские граждане знали, что 22 апреля день рождения В.И. Ленина, так вот 21-го на вечернем построении, как обычно зачитывали фамилии, кто завтра увольняется, я спокоен, даже и не надеюсь, и вдруг звучит моя фамилия. Я не могу объяснить, что у меня в голове творилось, эти слова: "Готовься на завтра", прозвучали как гром, в одно мгновение все смешалось, радость, волнение и какая-та тревога, мне казалось, что я ослышался, что меня это не касается. Я свой долг выполнял честно, со всеми задачами справлялся, уставы старался не нарушать, кроме заряжающего и нештатного сапера меня начали обучать как резервного наводчика, был я скромным и, как говорится, в душу никому не лез, так что у меня на груди были только комсомольский значок и знак ГТО, которым меня наградили еще до армии. Так вот, когда мне сказали готовиться на завтра, после построения я подошел к своему командиру взвода и попросил если можно наградить меня знаком «Отличник Советской Армии», вроде заслужил, а то стыдно так ехать домой, медали рядовым редко давали. Он дал добро и в тот же вечер мне поставили печать и отметили в военном билете о присвоение отличника.