– Спасибо пап, – ответила моя мама.
– Да какой я тебе папа, – отмахнулся он. – Я же теперь дед!
Я думаю, что именно к этой роли мой дедушка всегда стремился. Так же, как и бабушка. Они очень соскучились по детям в доме. И я была рада подарить им столько счастья.
Детство в маленьком городе никогда не могло бы сравниться с детством в Москве, поэтому мне очень повезло. Меня вскоре отдали в детский сад, где работала бабушка, он был в шаге от дома. Лето проходило в огромном поле, в огороде и на маленькой сидушке дедова велосипеда. Я сама так и не научилась ездить на велосипеде, потому что меня всегда возил дед. В своем городе, не в том, в котором я родилась, но который меня воспитал, я облазила все деревья и оббегала все овраги. Все мои мячи улетели за забор старой сварливой бабки с козой. Я подолгу разглядывала дедушкины картины и, загипнотизированная, смотрела, как старые морщинистые руки Бабы-Насти раскладывают на диване карты. Она делала это невероятно медленно, но оторваться было невозможно: «Тебе… мне… тебе… мне». Творилась какая-то магия, настоящее волшебство. Играть в «Козла» было легко, но не так интересно, как следить за манипуляциями этих пальцев. Баба-Настя умерла, когда я была совсем маленькой. Я почти не помню её, только карты, руки и голос. Но они – это одно из самых ранних моих воспоминаний.
***
После того, как Бабы-Насти не стало, за мной стала круглосуточно приглядывать бабушка. Она приводила меня в детский сад, следила за мной там и уводила обратно домой. Бабушка была для меня самой любимой воспитательницей и самым лучшим в детском саду Дед Морозом на Новый год. Сколько я помню своё детство, рядом всегда была она. Мама тогда уже вышла на работу, и я ждала её долгими вечерами, чтобы она пришла и почитала мне на ночь. Большую часть времени я проводила с бабушкой.
– Ба, – сказала я, ползая по их с дедом кровати. Вечера мы часто с ними проводили у телевизора. Там показывали «Комиссара Рекса» и самые лучшие телешоу: «Любовь вслепую», за которыми следовали «Бои без правил». Моя бабушка тогда считала себя слишком молодой, чтобы смотреть скучные мыльные оперы. – А где мама?
– На работе мама твоя. Не придёт никак.
– А если мама так и будет на работе, ты будешь мне мамой? – предложила я сделку.
– Ох, внучка, – рассмеялась бабушка, – ну а кто же я? И бабушка, и мама. Конечно, буду.
Я тогда не видела сильной разницы между мамой и бабушкой. Они были как будто продолжением друг друга. А вот дедушка всегда оставался дедушкой. Уж слишком подходила ему эта роль, словно всю свою жизнь он готовился им стать. С годами он стал хуже слышать. Сказалась работа на фабрике, в ткацком цеху. Он так и не стал художником, но зато на фабрике и в клубе, где он на протяжении многих лет был лучшим Дедом Морозом, его все уважали. С тем, как из его жизни стали пропадать звуки, он забирался всё глубже и глубже в себя. Проводил много времени в подполе, паял там схемы (в комнате бабушка не разрешала этого делать), на семейных застольях всё реже разговаривал, вместо этого слушал телевизор в радио-наушниках и согласно кивал, когда его спрашивали.
Как хотелось бы деду угнать за бабушкой. Иногда, сидя в подполе, он доставал её портрет и любовался им, немного завидуя. И почему он не написал свой автопортрет раньше? Может быть, тоже тогда не стал бы дедом, а остался всегда только папой? Он много думал об этом. Что если в его руке таилась эта волшебная сила? Что если с её помощью он мог бы изменить мир? Что если секрет вечной радости жизни крылся в заброшенных тюбиках, закрытых на замок этюдника? А ведь и впрямь сработало! Бабушка не старела. Он смотрел на портрет и видел её – глубоко посаженые тенистые глаза, бархатные губы, ворох курчавых волос. Да, на её лице с каждым годом добавлялась какая-нибудь крошечная морщинка, и кожа, которая всегда купалась в солнце, с возрастом стала не такой свежей. Но вот ключ жизни никуда не делся. Бабушка не собиралась стареть.
Во всеуслышанье она объявила об этом, когда ей исполнилось пятьдесят пять лет.
– Всё, больше я не старею! – огласила она торжественно. – Вот отныне мне всегда будет только пятьдесят пять!
И никто в нашей семье не подумал бы ей перечить. С тех пор каждый год мы поздравляли её с очередным пятидесятипятилетием. Так моя бабушка законсервировала время и оставила его храниться в подполе вместе с вареньем и соленьями.
***
Дедушка как-то зашёл на кухню, а бабушка стояла возле окна задумчивая, молчаливая, немного грустная. Он подошёл и обнял её за плечи.
– Ты что, молчишь, Женечка?
– Да вот думаю…
– Скучаешь?
Дед всегда предугадывал бабушкины настроения.