Переделка лодки оказалась делом несложным. С помощью своего сверстника, извозчика Танассиса, Арис снял блоки для травления сетей, ошкурил сверху донизу лодку. Затем установил вдоль бортов лавки из струганых досок После этого они с Танассисом в три дня выкрасили «Двух братьев» выше ватерлинии в белый, а ниже — в красно-кирпичный цвет. Механик из Коракии перебрал и смазал мотор, который завелся с первой же попытки.
С наступлением лета Арис ушел из столярной мастерской, а Павлина из ателье, и вместе они заработали денег больше, чем Арис получил за целый год. Их матери договорились о справедливом распределении доходов: две трети заработка пошли Арису как капитану, одна треть — Павлине, которая принимала и отдавала швартовы, продавала билеты и убиралась в лодке после туристов.
При мысли, что можно будет видеть Ариса каждый день, ей вдруг ужасно захотелось прижаться к его груди. Мышцы торса у него великолепные! Широкие, плоские… Да, он такой мускулистый! Бедра, живот, плечи, руки… У него самая красивая фигура на Спетсесе! Как здорово было бы поцеловать его в губы… Хотя бы раз, один только раз! Она снова и снова воображала себе обстоятельства, при которых смогла бы почувствовать губами его губы. Или хотя бы просто их коснуться, случайно, как бы потеряв равновесие… Как же хотелось Павлине проявить свою нежность открыто! Но не ту нежность двоюродной сестры, нет, настоящую нежность, нежность женщины. Как же это сделать? Да и Арис не станет такое терпеть, уж это ей точно известно. Павлина вздохнула, сняла с вешалки у входа серое полотняное платье, накинула его на себя и открыла дверь.
Снаружи было пекло. В лицо Павлине ударила волна такого горячего воздуха, что легкое, без рукавов, платьице тут же показалось ей зимним пальто. Крупные капли пота мгновенно усеяли ее лоб, грудь и подмышки. Солнце заливало своими лучами настолько ярко-белую улочку, что Павлина машинально прикрыла глаза ладонью, чтобы не ослепнуть. Она несколько секунд держала руку козырьком, пока сетчатка не привыкла к свету.
«Зимой ничего не происходит, — думала Павлина, поднимаясь по улице, ведущей к мысу Святого Николая. — Долгие месяцы тягучей, безнадежной скуки. А потом все начинается одновременно…»
Вчера она провела последний день за шитьем в ателье.
— Храни тебя Господь, — сказала ей госпожа Маритца на прощание. — Сегодня первое купание в море.
А завтра — начало летнего сезона. А через три месяца у нее будет первый рабочий день на заводе. Подъем в пять утра. Первая настоящая зарплата! У госпожи Маритцы единственным заработком Павлины были мелкие монетки — чаевые от клиенток, которым она носила платья.
Дойдя до подножия высокого мыса, Павлина повернулась спиной к бухте Святого Николая. Можно было бы искупаться здесь вместо того, чтобы тащится по жаре еще целый километр до маяка. Но бухта была переполнена шумной детворой… К тому же ей были неприятны все эти мамаши и бабули, засевшие на гальке в платьях и халатах и во весь голос призывавшие детей к осторожности. Ну и галдеж! Такое впечатление, будто каждую секунду кто-то из их чад навсегда исчезает под водой…
Не говоря уже о косых взглядах и комментариях по отношению к ней, которыми они с нездоровым ажиотажем обмениваются сначала на пляже между собой, потом после возвращения домой и, наконец, в церкви:
— Так вы видели Павлину в купальнике?
А главное, бухта Святого Николая такая маленькая. Здесь невозможно получить удовольствие, которое испытываешь, плавая в двойной бухте маяка. Вот там настоящее море, глубокое, есть где развернуться на просторе!
Она пошла вверх по отвесной тропинке и добралась до маяка. Дойдя до подножия белой башни, она вся взмокла, пропахший потом купальник прилип к телу. Только сотня метров отделяла ее узких плавучих мостков, расположенных внизу. Павлина осмотрелась. Никого. Она сняла платье, обернула им голову и, невзирая на жару, ускорила шаг, торопясь окунуться в прохладную воду.
Мостки находились перед большим, ярко-белым зданием с плоской крышей, прозванном Домом швейцарцев.
«Вдруг Арис уже там, на мостках? — мечтала Павлина. — Может, он сейчас увидит, как я иду, почти раздетая, улыбнется и обнимет. Прижмет к себе. Прижмет крепко, очень крепко, я почувствую телом мускулы его груди. Меня захлестнет наслаждение, ноги начнут подкашиваться. Арис меня подхватит, опустит на землю…»