— Все прошло удачно…
Поднялась и с удивительной для человека ее телосложения живостью стремительно вышла из комнаты. Павлина закрыла глаза и заснула.
Она проснулась, словно от толчка, вся в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем. Склонившаяся над ней медсестра снова измеряла пульс.
— Мой ребенок, — прошептала Павлина. — Мой ребенок…
Медсестра со страдальческим видом посмотрела на нее. Павлина заговорила чуть громче:
— Где он?
Медсестра не шелохнулась.
— Где мой ребенок?
Медсестра с потерянным лицом продолжала держать Павлину за руку, уже забыв, зачем она это делает.
— Он умер? — Павлина произнесла эти слова едва слышным голосом.
Медсестра по-прежнему ничего не отвечала.
— Он умер! — Крик Павлины сменился рыданиями, и это вывело медсестру из оцепенения.
— Он не умер, — сказала медсестра с подавленным видом. — Твой ребенок совершенно здоров… Не расстраивайся…
— Почему же он не со мной? Принесите мне моего ребенка, пожалуйста.
Павлина откинула простыни, сумела сесть и попыталась слезть с кровати. Медсестра помешала ей это сделать:
— Ты сама знаешь, где твой ребенок. Давай успокойся.
— Вы ведь мне его принесете, правда? Вы мне его принесете?
— Тебе сделали анестезию, — сказала медсестра, гладя Павлину по голове. — Вce было хорошо, пока не показалась головка плода. Тут пошли осложнения. Ты недостаточно тужилась, пришлось сделать тебе анестезию, резать и доставать ребенка…
Павлина вспомнила слова акушерки, которые слышала во время родов:
— Шейка открывается, Павлина. На полдрахмы. Молодец, давай продолжай тужиться.
Павлина знала, что номиналами монет акушеры обозначают степень открытия шейки матки. Самая большая монета, taliro, соответствует диаметру отверстия, при котором становится видна головка ребенка. Потом она услышала слово taliro, по уже не так отчетливо. Больше Павлина ничего не помнила.
— Давай ложись обратно. Тебе надо отдохнуть.
Медсестра помогла ей лечь и грустно на нее посмотрела.
— Где мой ребенок?
— Ты сама знаешь, — ответила медсестра.
Она говорила ласково. Павлина глядела на нее сквозь полуопущенные веки. Медсестра добавила:
— Все прошло хорошо. Отдыхай…
— А ребенок?
Медсестра беспомощно всплеснула руками.
Павлина поняла. Не будет ни бегства, ни ребенка. У нее забрали ее малыша. Она посмотрела медсестре в глаза и хотела что-то сказать. Не сумев это сделать, Павлина схватила ее за руку и сжала. Медсестра разрыдалась.
— Кого я родила? — прошептала Павлина. — Пожалуйста, скажите мне.
— Успокойся, дитя мое, успокойся.
Медсестра была вся в слезах.
— Ты знаешь, что я не должна ничего тебе говорить…
— Я вас умоляю…
Павлина продолжала держать медсестру за руку. Та высвободилась, обняла Павлину и прижала ее к груди. Потом наклонилась к ее уху и прошептала:
— Девочку.
Суббота, двадцать шестое июля 1958 года
Возвращение к работе давалось Павлине с трудом. У нее пропал интерес к шитью. Она никак не могла сосредоточиться и делала ошибку за ошибкой.
— Ты не просчитала высоту матраса, — сказала Стелла раздраженно. — Всю оборку надо переделывать, и в длину, и в ширину.
Стелла заново отмерила оборку и нервно добавила:
— Ткани не хватит.
Она принялась рыться в куче наваленных на рабочем столе рулонов, лент, фестонов и обрезков:
— Не то… Не то… Не то…
Через несколько секунд она нашла жемчужно-серую полоску материи шириной примерно в полтора сантиметра и приложила ее к оборке:
— Эта еще может сгодиться… Добавим десять недостающих сантиметров, и этот кусочек спрячет шов. Скажем госпоже Катине, что сделали ей роскошный наматрасник, использовав обрезок, который никуда не годился. Она ни за что не догадается.
Павлина в полной прострации сидела на стуле с безразличным выражением лица: госпожа Катина может думать все, что ей заблагорассудится.
— Не расстраивайся, все будет хорошо, — сказала Стелла, успокоившись после того, как ей удалось уладить проблему с оборкой. — Через несколько недель, — добавила она, — или через пару месяцев все войдет в привычную колею. Жизнь перестанет казаться тебе такой мрачной, и ты сможешь более здраво оценить ситуацию.
Стелла говорила, наматывая на руку полоску ткани. Она попыталась поймать взгляд Павлины, не сумела этого сделать и продолжала:
— Посмотри на меня, я одинока, у меня нет ни мужа, ни детей. А разве я несчастлива? Я очень счастлива. — Она сделала упор на слове «очень». — У меня есть работа, друзья, дом… И сестра, конечно, тоже…