Когда Космас и монахиня прибежали на кухню, Павлина уже пришла в себя и поднялась с пола.
— Со мной все в порядке, — сказала она монахине неестественно спокойным голосом. — Оставьте нас.
Недоверчиво поглядывая на нее, Космас вернулся на свое место за столом:
— Все нормально?
— Все нормально, отец мой. Продолжайте, прошу вас.
— Семнадцать лет назад, когда твоя мать окончательно перебралась в монастырь, она отдала мне конверт. Она сказала мне, я помню ее слова: «Сохраните эту фотографию. У меня нет сил держать ее при себе и не хватает мужества порвать. После моей смерти, если сможете, передайте ее Павлине». Ты хочешь, чтобы я вручил ее тебе?
— Конечно, — ответила Павлина.
Отец Космас протянул Павлине конверт. Она достала из него черно-белую фотографию размером примерно три на четыре сантиметра, с белым кантом и фигурной обрезкой по краям, как это было когда-то принято делать.
Она узнала это изображение. Фотография был сделана в Дапии перед кондитерской Политиса. Нарядно одетые Никос и Магда стояли рядом с Арисом и Павлиной. Все они держались немного скованно, но от снимка веяло счастьем и покоем. Павлина посмотрела на священника:
— Мои родители, мой брат и я?
Космас утвердительно качнул головой.
Павлина перевернула фотографию. На обратной стороне ее мать вывела своим некрасивым почерком: «Спирос сделал эту прекрасную фотографию. Аппарат Кодак господина Коля». Снизу она приписала: «Фотини больна». Павлина вспомнила день, когда была сделана фотография: Пасха 1950 года. Ей десять лет, Арису — пятнадцать. Ее мать пришла от Колей с фотоаппаратом, в нем еще оставались кадры, хотя пленка была почти использована. В благодарность за помощь мистер Коль подарил ей три последних снимка. Павлина вспомнила, что Фотини ни за что не хотела участвовать в прогулке. Арис пытался ее уговаривать, но это ничего не дало.
— Я могу продолжать? — спросил Космас некоторое время спустя.
— Очень вас прошу.
— Я расскажу тебе, при каких обстоятельствах твоя мать совершила свой непоправимый грех. Мне хотелось бы, чтобы ты выслушала меня и когда-нибудь, завтра, послезавтра, через месяц, через год, поняла и простила ее. Я желаю этого всем сердцем.
— Слушаю вас, отец мой.
Космас рассказал о душной августовской ночи тысяча девятьсот тридцать девятого года. О выходе накануне вечером в море рыбаков, о неимоверной жаре и солнечном ударе, поразившем Спироса. Упомянул про хинин и легкомысленное поведение Магды. Было сказано и о впадении Магды в грех, тяжкий грех и вместе с тем такой естественный для человечества.
— Господи, Пресвятая Дева! — воскликнула вдруг Павлина. — Я произвела на свет ребенка своего брата!
— Ты произвела на свет дитя самой великой любви, какую только можно себе представить, Павлина.
Она долго смотрела священнику в глаза, потом едва слышным голосом спросила:
— А как же Михалис, наш доктор? Он не хотел избавиться от ребенка? Он не боялся, что ребенок будет ненормальным?
— Доктор ничего не знал про Ариса. Я взял ответственность на себя и ничего ему не сказал. Я хотел использовать все шансы на удачное усыновление.
Павлина подняла глаза на священника, ей опять захотелось скорее рассказать ему про себя.
— Мужайся, Павлина. Вот третий секрет. В отношении него я располагаю лишь догадками твоей матери, которые совпадают с моими. В тот день, когда твой отец и твой дядя, Спирос и Никос, то есть, я хотел сказать, Никос и Спирос, погибли… Так вот, как раз в тот день утром Спирос понял, что ты не его дочь, а дочь его брата. Он вырвал признание у твоей матери. И в тот же день оба брата одновременно погибли от взрыва. Я не верю в несчастный случай, Павлина. Я думаю, что речь идет об убийстве твоего отца Никоса его братом. И о самоубийстве Спироса.
— Пресвятая Дева, — ахнула Павлина и смертельно побледнела.
— Ему я тоже желаю прощения от Господа, — сказал Космас. — Желаю от всего сердца. Ну вот, теперь ты знаешь все о проклятии Луганисов… Многие на острове так говорят и почти всегда при этом добавляют: «Люди прячут, судьба находит». Ее разоблачения становятся для каждого из нас маленьким апокалипсисом. Свет истины — вещь опасная. Свет и огонь… Судьба раскрывает наши тайны, и все при этом страдают. В общем, в этой истории, которая является и твоей историей тоже, Павлина, много скорби и страданий.
— Много боли.
— Да, много боли, ты права, но и любви тоже много. Любви вперемежку с болью. Такова жизнь… Поверь мне, Павлина, что и моя жизнь, моя скромная жизнь, перевернулась благодаря этой истории…