Продвижение по карьерной лестнице моих родителей закончилось на должности начальника прядильного цеха – для отца, и заведующей экспериментальной лабораторией – для мамы.
Как и большинство советских людей, родители очень любили свою работу и всегда с упоением рассказывали мне о своих достижениях. Например, о перевыполнении плана. Данный подвиг, как правило, поощрялся благодарственной записью в трудовой книжке и премией в размере десяти рублей. Трудовые книжки моих родителей я сохранила и иногда, перечитывая все эти поощрительные записи, я с ужасом думаю о том, какой на самом деле ужасной была жизнь моих родителей и их друзей. Ведь сейчас даже представить невозможно, что премия за тяжелейший месячный или квартальный труд могла составлять десять рублей! А на текстильных фабриках труд был не просто тяжелым – он был каторжным. Именно поэтому рабочие бригады пополнялись исключительно за счет «лимитчиков» – людей, приехавших из разных республик Советского Союза и еще более бесправных, и несчастных чем мои родители – коренные жители этого города.
Несколько лет назад я приезжала в Петербург, и мне пришлось побывать в тех местах, где всю жизнь трудились мои родители. Как ни странно, за 25 лет, а именно столько прошло времени с момента моего последнего посещения фабрики, в тех местах мало что изменилось. По крайней мере – визуально. Серый пыльный дух прочно осел на домах этой фабрично-заводской окраины города. А вот фабрики «Октябрьской», как ни странно, не оказалось в наличии. Вернее сказать, здание этого бывшего супергиганта, естественно сохранилось, только теперь в нем располагался популярный и модный торговый центр. Честно говоря, у меня не хватило духа туда заглянуть. Единственно, о чем я подумала – хорошо, что папы нет в живых, и он не увидел всех тех метаморфоз, которые произошли с дорогими его сердцу местами. Крушение мифов – это всегда трагедия. И теперь я это точно знаю…
Папа и мама были типичными представителями своего поколениями. Они обожали спорт, походы, песни под гитару и пыталась, естественно, передать свои пристрастия мне. Но у них ничего не получилось. Я терпеть не могла физкультуру и отказывалась ходить в походы и жить в палатках. От родителей я унаследовала лишь любовь к хорошей литературе и песням Окуджавы. Даже сейчас, когда мои музыкальные пристрастия очень изменились, я частенько слушаю проникновенные песни Булата Шалвовича, от которых мне почему-то всегда хочется плакать.
Если с физкультурой и спортом у меня отношения не сложились, то учиться я обожала всю жизнь. Мне даже казалось, что, если бы у меня была возможность, я бы всю жизнь училась: писала контрольные работы, рефераты, сдавала экзамены и зачеты, защищала дипломы. Меня всегда интересовал именно сам процесс, а не его результат.
Учитывая то, что учиться я любила, то и в школу ходила с удовольствием. Я просыпалась раньше всех, и начинала собирать портфель – так мне не терпелось поскорее переступить порог школы и усесться за парту. Естественно, в дневнике у меня были одни пятерки.
С пионерского возраста я стала заниматься активной общественной работой. Я была председателем пионерского отряда, а потом и всей школы. В старших классах я стала секретарем комсомольской организации. Постепенно я привыкла к тому, что должна всегда и везде быть первой и лучшей. Мне было не трудно поддерживать свой, как сказали бы сегодня, статус, а родители от всего этого были в восторге. Наверное, любому родителю приятно осознавать, что его ребенок лучший. И мои не были исключением…
Глава 5
Сколько себя помню – я всегда боялась потерять время. Началось это в раннем детстве, после того, как я прочитала автобиографическую книгу Отто Юльевича Шмидта – знаменитого полярника, ученого, писателя. Шмидт, будучи подростком, учеником кажется Киевской гимназии, составил список книг, которые, по его мнению, обязан был прочитать в течение своей жизни образованный человек. Он имел в виду не только художественные произведения, но и специальную литературу по физике, математике, географии, филологии, истории и другим предметам. Потом он стал считать, сколько на все это потребуется времени, если в день посвящать данному занятию 16 часов. Или что-то в этом роде. Оказалось, что на все про все нужно триста лет. Тогда Шмидт вычеркнул книги, которые необходимы для развития человека, но, при необходимости, без них все-таки можно обойтись, и сократил время сна до 6 часов. И снова произвел подсчет. Цифры были неумолимы – нужно прожить 150 лет. И тогда Шмидт исключил некоторые произведения художественной литературы и довел время своего сна до 4 часов в сутки.