— Иногда темнота скрывает вещи, которых лучше не видеть, — заметил Марк. Судя по сухости его голоса, он успел заметить что-то нехорошее, — Это столовая, идемте дальше.
— Отчаянно спертый здесь дух, — пожаловалась я, — Неужели так воняют остатки еды?
— Нет, — лаконично ответил Марк, торопливо открывая передо мной следующую дверь, — Боюсь, воздух испорчен лично господином Иоганесом. По крайней мере мне хочется надеяться, что не его бренные останки я наблюдаю рядом со столом. Идемте, Таис!
— Но разве милицианты…
— Его оказалось слишком много. Слишком. Теперь я понимаю, отчего этот яд больше не производят. И верно отвратительное зрелище. Таис, может не было смысла в этой авантюре? Если господин Макелла оказался способен наложить руки на вещественное доказательство в виде серва, может ему стоило бы доверить и похищение его бумажек? Что думаете?
Я ответила не сразу — слова пришлось предварительно взвесить. Но, в конце концов, скрывать что-то от Марка было бесполезно.
— Не хочу ставить господина Макеллу в известность о нашей, как вы выразились, авантюре.
— Почему?
Я вздохнула. Когда идешь в мертвой, пахнущей гнилью, тишине чужого дома, слышишь только скрип паркета под ногами, а видишь лишь отблеск фонарика, желание беседовать куда-то пропадает. Но в голосе Марка сквозило настоящее любопытство — и не удовлетворить его я не могла.
— Господин Макелла сдал нам серва на руки, полагая, что в этой истории фигурирует лишь один подозреваемый. Проблема в том, что история может представать в другом свете, если взглянуть на нее другими глазами. Она может даже оказаться совсем-совсем другой историей, верно? Так вот, в той истории, которую вижу я, подозреваемых немного больше.
— Хм. Что-то подобное я и предполагал… И сколько же?
— Пять.
Раздался грохот — это Марк, замешкавшись, врезался в кресло. Я вздрогнула.
— Ради Бога, потише!
— Простите. Но почему пять, Таис?
— Все просто, Марк, четыре человека и один серв. Это ведь как раз пять, кажется. Ведь так?
Я ожидала, что Марк опять во что-то врежется, но он был начеку. В темноте я слышала лишь его сосредоточенное дыхание. Марк никогда не задавал вопросов, не попытавшись самостоятельно переварить сведения. Жаль, что его общество даже на протяжении долгого времени не помогло мне выработать подобную привычку.
— Слушайте… Не понимаю, — наконец сдался он, — Значит ли это, что вы подозреваете и самого Иоганеса? Ведь это было бы… э-э-э… глупо.
— Глупо — хвататься за ту идею, которую вам старательно подбрасывают, — вспылила я и почти тот час была за это наказана — моя нога самым болезненным образом врезалась в дверной косяк, — Ой! А дьявол… Черт бы побрал эту темень! Это азы криминалистики, дорогой Марк, если где-то убивают человека, первый круг подозрения — все те, кто находились рядом с ним. Вообще все. Не исключая его самого. И только со временем, выявляя новые детали и выстраивая схему, можно создать второй круг, более узкий, а затем и…
— Самоубийство? Пригласить на ужин трех старых приятелей и на их глазах откушать крысиного яда? Вот уж точно странный метод. Да и нечасто приходится слышать о самоубийцах, которые готовы на такую мучительную смерть.
— Во-первых, про мучительную смерть он мог ничего и не знать, — возразила я горячо, — Он не чародей, как и мы, а значит не мог знать про эту «маленькую чуму». Редко кто разбирается детально в ядах, а уж в зачарованных…
— Мне приходилось слышать об отравлениях. Обычно это совершают в одиночестве, знаете ли. Как минимум для того чтоб окружающие вовремя не пришли на помощь, да и вообще — падать бесчувственным трупом на глазах у приятелей — несколько дурной тон. Но, может, дело в моем воспитании, я вырос в Никее, а там, знаете ли, несколько более строгие нравы…
Марк никогда не славился умением хорошо острить. Я оборвала его, не дожидаясь продолжения.
— А если именно в этом и заключалась его цель?
— Поясните.
— Здесь опять же два варианта. Первый — он желал переселиться в другой мир во время веселого застолья, в окружении друзей и вина. Он был банкиром, а таким людям обычна чужда поэзия. По крайней мере я, даже не зная его, с трудом представляю, как он в полночь выпил бы бокал отравленного аира, лег на задрапированную черным бархатом кровать и положил бы себе на грудь багровую розу… Может быть, ему просто не хватало смелости чтобы покончить с жизнью в одиночестве. А тут — другое дело. Звон бокалов, тосты, разговоры, верный слуга незаметно подносит отравленный кусок — и до свидания. Как?