— В последнее время между господином Иоганесом и господином Макеллой не было никаких ссор по службе? — как ни в чем ни бывало продолжал свой допрос Марк. Вопросы падали методично, как крупные увесистые градины, и задавались таким вежливым, но в то же время и внушительным тоном, что господин Диадох, через силу кисло улыбнувшись, вынужден был каждый раз отвечать.
— Никаких. Я, конечно, не знаю, не моя епархия, но все же…
— Как думаете, господин Иоганес мог найти какую-нибудь ошибку в делах своего департамента, которая, будучи официально выявленной, нанесла бы репутации Кредитного Товарищества или лично господину Макелле какой бы то ни было урон?
«Как формулирует! — подумала я в восхищении, сжимая кулаки, точно сама сейчас сидела рядом с Марка и задавливала вислогубого банкира неудобными вопросами, — Жми его!».
И Марк жал.
Диадох сбивчиво отвечал, причем выражение его лица, и так кислое, под конец беседы явственно отдавало даже не винной кислинкой, а жгучим уксусом. Отвечая на вопросы о взаимоотношениях Иоганеса и его служебных делах, он явно испытывал неудобство. Однако из его слов было ясно, что лично он в дела Иоганеса особенно не вникал, был ему лишь другом, о подобных находках в банковской отчетности ему неизвестно.
Под конец Марк спросил про Евгеника. Лицо Диадоха озарилось скупой нерадостной улыбкой.
— Был такой. Вместе с нами в вечерних заседаниях у Иоганеса участие принимал. Да и как не примешь, господину Макелле так просто не откажет… Не того понятия человек чтоб ему отказывать. А Евгенику и то в радость было. С начальством ли за одним столом сиживать, со сбродом портовым… Уж простите, что прямо, душа у меня простая, ровная, не люблю кривотолков и хитростей. Пьяница он, Евгеник, пьяница и подхалим. Что на службе, что дома. Сам по себе счетовод, да при Макелле поднялся, главой наблюдательного совета Товарищества стал. Наглый тип, между нами, — Диадох наклонился к столу, точно желая нашептать Марку на ухо, — В банковском деле голый ноль, однако же амбиций имеет огромное количество, а воспитания — никакого. Да приглянулся он Макелле, тот любит людей шумных, компанейских, с которыми и вина выпить и на бильярде сыграть … В моем возрасте такое не дается.
«Кляузник, — пробормотала я мысленно, — Благоприятный образ почтеннейшего господина Головы разваливался на глазах, — Обиженный кляузник, плут и донжуан, судя по всему».
— А в каких отношениях он был с покойным? — мягко поинтересовался Марк.
Диадох лишь махнул узкой ладонью.
— Терпеть друг друга не могли, можно сказать на дух не выносили. Иоганес, он, знаете, смирный, спокойный, достоинство все-таки… А Евгеник — гуляка, хам, повеса. Вечно остроты скабрезные отпускал, Агафию даже краснеть доводилось. Кабацкая культура. Да и со мной схоже. Евгеник-то моложе всех нас, шутит напропалую, насмехается, старость высмеивает. И на место его не поставишь — как так, Макелла благоволит… Так он и мучал нас постоянно аки пиявка. Сладу никакого…
Марк мягко перебил его.
— Последний вопрос, если позволите.
— Отчего же… Слушаю.
— Не доводилось ли вам отлучаться во время того самого ужина?
Диадох наморщил узкий морщинистый лоб.
— Минуточку… Вы имеете в виду, из-за стола?
— Да, когда вы сидели с господами Макеллой, Иоганесом и Евгеником. Приходилось ли вам или кому-нибудь из них отлучаться на какое-то время?
— Да пожалуй… Позвольте… Да, отходил, помню.
— Разрешите узнать, как далеко и надолго ли?
Диадох смутился.
— Не при даме… — я улыбнулась и сделала вид, что затыкаю уши пальцами, — В ватерклозет. Ну, минут на пять-шесть, думаю.
— Вот как… А остальные?
— Евгеник отлучался, помню. Не знаю уж куда. Минут десять не было. И сам Макелла тоже, под конец ужина. Уж не спрашивал, сами понимаете.
— А господин Иоганес?
— О, тот регулярно. На кухню все бегал, проверял, не подгорело ли чего у Ланселота, не забыл ли закуски, готовы ли сыры… Очень бедолага беспокоился как бы в грязь лицом перед Макеллой не ударить. Можно понять.
— Благодарю вас, больше вопросов у нас нет. Разрешите поблагодарить за оказанную помощь, ваши ответы чрезвычайно нам полезны, — поблагодарил Марк, поднимаясь и протягивая руку.