— Значит, этой компанией вы и обедали, когда погиб господин Иоганес?
— Да. Я был свидетелем его страшной смерти и последних его минут.
— Как и остальные господа, насколько я понимаю?
— Именно так, мы все были там в тот злополучный вечер, — господин Макелла прочистил пересохшее горло, но от вина вновь отказался и продолжил, — Ничего особенного наши посиделки не представляли, да и что могут придумать четверо холостяков, всю жизнь корпящих на дебетами-кредитами?.. Просто дружеская пирушка с вином, может быть пара партий на бильярде или в преферанс. Так повелось в нашей компании. Курили трубки, болтали о всякой всячине… Иной раз ведь на службе за весь день не успеешь и словом перекинуться. Своего рода небольшой мужской клуб. Ближе к полуночи расходились по домам.
— У господина Иоганеса был серв в услужении? — спросил Христофор, видимо немного раздраженный манерой господина Макеллаа неторопливо вести повествование. Христо не терпел долгих разговоров, утверждая, что они вредны для его печенки.
— Да, и неплохой, — гость почему-то взглянул в сторону окна и мне показалось, что на лице его отчего-то мелькнуло что-то вроде тревоги, — Он купил его три месяца назад, как сейчас помню. До этого у него был «Лабориозус» от «ИВМ», механизм хороший, но уж больно бестолковый и со своими причудами. Сколько раз он падал, ломал стулья, бил посуду… Однажды разбил огромный аквариум, залил весь дом. К тому же он был бессловесен и неуклюж как мул, в придачу громко жужжал от жары. У Агафия кончилось терпение и в ноябре того года он купил себе где-то нового серва. Модели его я не знаю, но изготовитель его — «Онис».
Я напрягла память, стараясь вспомнить, знакома ли мне такая фирма. За прошедшее в обществе Кира и Марка время я стала разбираться в сервах если не как специалист, то как не самый последний знаток. Раньше все они казались мне на одно лицо, безмолвными стальными болванчиками, чьим фигурам неизвестный скульптор словно в порыве отвращения придал карикатурные и гротескные человеческие черты. Но время шло и я, сама того не желая, обнаружила, что знаю о сервах больше, чем ранее, и куда больше, чем мне бы того хотелось. Я стала узнавать громоздкие и кажущиеся с виду неуклюжими модели «ИВМ», работящие и спокойные как индийские слоны. Полных внутреннего достоинства изящных «Кашио» с их бесшумной походкой и тонкими спицами-ногами. «Трэс-Смарагдус», этих капризных долговязых верзил с эмблемой в виде трех ромбов во лбу и отчаянным скрипом резиновых сочленений. «Малум», раскрашенных в яркие цвета, нелепых как стальные попугаи, улюлюкающих что-то на своем нечеловеческом языке… День ото дня в Трапезунде появлялось все больше сервов и каждый из них был непохож на всех предыдущих. Но про «Онис» я к стыду своему ничего не слышала. Надо будет спросить у Кира, он разбирается в этом в совершенстве, можно назвать модель и в ту же секунду услышать о ней все, пусть она даже будет норманнской, германской или нихонской. Правда, обращаясь к Киру надо было иметь в виду, что кроме необходимых сведений придется почерпнуть что-то нечто из информации более личного свойства — в частности о мыслительных способностях интересовавшегося — но это было неизбежным злом, с которым я научилась смиряться.
Кажется, ни Марк ни Христофор тоже не знали никакого «Ониса», по крайней мере они незаметно переглянулись и пожали плечами. В этом не было ничего необычного, Марк считал обременительным интересоваться в деталях техникой, если эта техника не умеет колесить по дорогам или испускать пули, грохот и запах пороха, во всем остальном предпочитая блаженное неведение. Хотя он с искренним интересом смотрел на все зачарованные механизмы, в деле изучения сервов он оказался даже худшим учеником, чем я. Христофор же и подавно по привычке считал всех сервов бесовскими машинами и бездушными марионетками — всех за исключением Буцефала, с которым за долгие годы свыкся, и к которому испытывал почти отеческую привязанность. Старый боевой дроид со своей стороны бегал за вином для него, нанося при этом все новые и новые разрушения ветхому особняку Общества, и отпугивал надоедливых уличных торговцев.