— Про Кира я спрашивать не буду. Хотя… кхм… Нельзя так удивлять старика. Предупредили бы хоть.
— О, это ерунда.
— Ну конечно… Сперва он выряжается как гастролирующая кокотка, потом начнет вышивать, играть на клавесине и в конце концов сбежит с каким-нибудь заезжим ловеласом… Ладно, речь сейчас действительно не о Кире. Вы не слышали сегодня по радиофонике новости? Я про ваших добрых знакомых из «Ониса»? Кажется, базилевс наконец разобрался в ситуации… Фирма объявлена банкротом, чародеи же в розыске.
— Что? Нет, нет. А что передавали? Впрочем, сейчас уже все равно. И «Онис» тут не при чем.
— Вы разобрались с сервом?
— Практически, — ответила я еле слышно, — Да, наверно разобрались.
— Кажется, найденный ответ не доставил вам радости, — философски заметил Христофор, — Выпейте еще. Знаете, какой-то старый прохвост сказал, что истина в вине. И я ему верю. Только когда выпьешь бокала три-четыре «савотьяно», начинаешь понимать, сколь все вокруг нас бессмысленно, лживо и непостоянно. А истиннее этого и быть ничего не может.
— Мы почти наверняка знаем, кто убийца. И это не серв.
Христофор Ласкарис не выглядел удивленным. Он достаточно долго с нами работал чтобы утратить умение удивляться окончательно и бесповоротно. А может, именно поэтому мы на него и работали — он никогда не удивлялся по-настоящему, что бы мы ни выкинули.
— Рассказывайте, Таис.
Я начала рассказывать. Поначалу говорить было сложно, приходилось подбирать слова, выстраивать их, вспоминать… Но вино сделало свое дело. Я говорила все оживленнее, рубила ладонью воздух, жестикулировала. Христофор слушал внимательно, время от времени что-то спрашивал, молча кивал. Так слушает не собеседник, так слушает преподаватель, слишком старый и слишком опытный для того чтобы бомбардировать соискателя градом каверзных, но очевидных вопросов. Вопросы его были коротки, иногда казались не по существу, они были как постоянно меняющийся ветер, дующий то в одну сторону, то в другую. Под их натиском было уже не так легко быть уверенной в собственной правоте.
— Вы защищаете серва потому, что считаете его невиновным?
— Да, именно поэтому.
— А вовсе не потому, что симпатизируете беспомощной, лишенной прав, мыслящей вещи?
— Это не симпатия и не жалость!
— …и терпеть не можете финансовых воротил?
— Я никогда такого не говорила!
— Если отраву подсыпал кто-то из сотрапезников — почему лжет серв?
— Он не лжет. То есть нет… Он пытался лгать, но это была просто защитная реакция, как у любого мыслящего существа.
— Он подсыпал яд или нет?
— Он… Перестаньте! Я чувствую себя словно на экзамене…
Христофор мягко улыбнулся.
— Проблема вашей теории не в том, что она зиждется на интуиции. Я готов признать мерилом истины хоть интуицию, хоть цыганские гадания — если этот метод будет работать и приносить пользу. Вы утверждаете, что в Кредитном Товариществе кто-то из руководства проводит финансовые махинации, нежелательных свидетелей которых было решено убрать. Это само по себе достаточно громкое заявление. Нет, оно не лишено смысла — на моей памяти кого только не сводило в могилу сочетание денег и яда! — но я вижу здесь слишком много нестыковок, на которые вы упорно не обращаете внимания. К примеру… Ланселот!
Слуга в белых доспехах вошел в гостиную так быстро, словно ждал оклика за дверью. Все-таки он не был лишен грации, просто его грация была нечеловеческого, совершенно иного свойства. Когда его голова повернулась в мою сторону, я почувствовала себя неловко, как и обычно перед объективами серва. Наверно, я никогда не смогу привыкнуть к этому механическому равнодушному взгляду.
— Скажи мне, ты не думаешь, что кто-то из приятелей твоего хозяина мог отравить его, пока ты прислуживал за столом в тот вечер?
От неожиданности вопроса я едва не опрокинула бокал с вином, но нервы Ланселота были сделаны из материала покрепче.
— Мой хозяин был хорошим человеком.
— Однако вопрос в силе.
— Я не знаю.
Но Христофор был безжалостен.
— Ты мыслящее существо, как считает Таис, а значит ты можешь анализировать события и делать выводы. Ты знал и Иоганеса и его сослуживцев достаточно долго, но все равно не можешь ответить?
— Я ничего не видел.
— С этим я не собираюсь спорить. Но в доме был убит человек, а кроме него там находился только ты и еще трое людей. Если Иоганеса убил не ты, значит это был кто-то другой. Кто-то из трех. Кто?