Серв дернулся, даже не туловищем, просто его голова качнулась вперед, как от оплеухи.
— Кто-то из трех… Возможно… — я впервые слышала нерешительные модуляции в его нечеловеческом голосе.
— Ну ладно. Тебе не сложно будет пойти на кухню и приготовить еще этого чудесного лимонного соуса для креветок?
В этот раз Ланселот отозвался сразу, как будто даже с облегчением:
— Да, господин Ласкарис.
— Ступай.
Христофор вопросительно приподнял бутылку вина, но я помотала головой. Он наполнил собственный бокал и вздохнул:
— Может это существо и мыслящее, но беседовать с ним — сущее наказание. Настоящий молчун.
— Он не хочет свидетельствовать против знакомых ему людей. Разве это желание уберечь от опасности человека — не свидетельство того, что его церебрус работает корректно?
— Кроме этой мотивации могут быть и другие, но ты как обычно оцениваешь факты по форме — по тому, насколько легко они закрепляются в твоей теории.
— В ней пока не хватает одного, самого важного факта, — я всматривалась в поверхность вина, точно там мог плавать ответ. Но ответы в вине мог находить только Христофор, — Я не могу понять, кто и как отравил Иоганеса. Каждый из трех отлучался. У каждого была возможность попасть на кухню, пока Ланселот сервирует блюда в обеденной, и подсыпать отраву. Ее не обязательно было даже подсыпать в тарелку Иоганеса. Покойник из специй предпочитал нашараби, об этом знали все, значит можно было подсыпать крысиный яд в склянку со приправой. Но почему тогда следы яда оказались на руке Ланселота?.. Этого я не могу понять.
— Почему бы не предположить, что убийц было несколько и действовали они по договоренности? — предположил Христофор.
— То есть Макелла и Евгеник заодно?
Христофор поморщился.
— Я не это имел в виду. Что если убийца договорился с сервом?
— Не представляю этого.
— Он каким-то образом приказал серву подсыпать отраву.
— Это невозможно. Мы уже думали об этом. Ланселот не принимает приказов от посторонних. То есть это исключено.
— Однако охотно выполняет просьбы…
— Но не просьбы об убийстве, — парировала я отчаянно.
Чувство усталости, притупленное вином, снова дало о себе знать. Стали слипаться глаза. Когда в последний раз я спала? Кажется, это было давно. Христофор понимающе улыбнулся.
— Таис, ступайте спать. Комната для гостей свободна и даже прибрана, оставайтесь здесь. Ни к чему ехать домой в столь поздний час. Если чувствуете себя достаточно сильной, можете разделить со мной поздний ужин. Ах, если бы вы знали, как Ланселот готовит креветок под соусом! Последний раз что-то подобное я ел в пятьдесят третьем году в Нормандии…
Христофор подцепил вилкой какой-то сочный кусок, отправил его в рот и, блаженно закрыв глаза, продекламировал:
— Что? — не поняла я. Какая-то непонятная мысль крохотной юркой змейкой шмыгнула в моей голове, оставив щекочущее ощущение близости к чему-то важному. Стерлядь?.. Нет. Стоп.
Христофор с беспокойством посмотрел на меня.
— Таис, вы в порядке?
Нет, я определенно не была в порядке. Точнее, порядка не было в моих мыслях.
— Да, конечно. Задумалась, — сказала я автоматически, — А что вы сейчас прочитали?
— Я-то? Кхм… Державина изволил декламировать, «Приглашение к обеду», если память не изменяет. Да что с вами такое? Не любите стихи? Так и скажите, обязуюсь в дальнейшем не… Таис!
Наверно, так себя чувствуют оглушенные палицей по затылку. Чудовищный удар, от которого темнеет перед глазами — и вслед за ним звенящая серая тишина.
Стихи!
Они читали стихи. И Макелла и Евгеник и… И Иоганес. Мысли, которых только что не было вовсе, вдруг затрещали со всех сторон потревоженными сонными птицами. Иоганес не помнил стихов и оттого прочитал стих из тетради… Тетради Макеллы! Стих, который частично запомнил Евгеник, но отчего-то вовсе не запомнил серв. Серв с исключительно хорошей памятью. Тот самый серв, из руководства к которому кто-то вырвал несколько листков. Тот самый серв, на руке которого отчего-то обнаружились следы яда.
Я бессильно опустилась на стул, с которого несколько секунд назад вскочила.
— Я… Я кажется нашла. О дьявол.