— Что это за серв? — счел все-таки нужным уточнить Христофор.
— Понятия не имею. Но модель определенно была из новых, говорящих, причем болтала почти как человек, определенно с умом. Спокойно могла поддерживать разговор, отвечала, в общем, если бы не тело как у Голиафа, сошла бы за человека. Один раз Михаил шутки ради усадил этого серва за стол и сунул карты в руку — так верите ли, через пять минут тот расписывал в преферанс как заядлый картежник! Не знаю, сколько Агафий за него заплатил, да только сослужил серв ему плохую службу…
— Это был обычный прислужник?
— Скорее повар. Горничная у Агафия уже была, а вот хороший кулинар ему был кстати, покойный любил вкусно поесть, был грешок… Да и мы, когда собирались, тоже бывало бранили его тугодума «Лабориозуса» — то подгорит что, то пересолит, то вообще сырым подаст… Когда на кухне воцарился Ланселот, каждый из нас прибавил за месяц фунтов по десять веса!
— Вы сказали — Ланселот? — спросил внезапно Христофор.
— Так его назвал Агафий, — Димитрий Макелла пожал плечами, — Согласен, имя странное — уж для повара-то! — но его воля. В общем, готовил этот серв как бог, стряпал получше чем в любой траттории. Мезе, мейхан, фалафель, отварные креветки, софрито, тапас… В европейской кухне Ланселот тоже был силен — и говяжий гуляш с чесноком и сырные клецки и заливная рыба с фаршем… Когда он был на кухне, даже близко не подойдешь — руки его, знаете, мелькают, звенит все, трясется, прыгает… Как мельница. Не удивительно, что старик Агафий привык к нему.
— Так что же стряслось тем самым вечером? — спросил Христофор, видимым лишь мне титаническим усилием воли сдерживая себя. Наш сегодняшний завтра состоял из холодных вчерашних постных блинов и кофе. Я поймала себя на том, что желудок подает какие-то робкие сигналы. Кир вчера сидел за рациометром, что-то считал и ел мусаку. Огромное такое блюдо мусаки, сочащейся соком, жиром, с кусочками запеченной баранины, с помидорами, баклажанами, перцем… Вот на столе остался след — несколько веточек подсохшей петрушки, а на полу, если присмотреться, темнеет лавровый листик… Кир ведь никогда не убирает за собой. А закусывал он, конечно, копченым суджуком, нарезанным колечками, таким острым, что выбивает слезу одним только запахом — вот и жирный след остался на подставке рациометра… И кажется, плов с шафраном, луком и гравьерой…
Я мысленно застонала и заставила себя сосредоточиться на разговоре, нить которого после перечисления господином Макеллаом всех яств, уже несколько потерялась.
— Тем вечером все было как обычно, — начал рассказывать гость, не чувствуя затылком наших тяжелых ненавидящих взглядов, — Мы собрались около шести, обычной компанией — я, Агафий, и господа Михаил Евгеник с Флавием Диадохом. Агафий обещал нам совершенно особенную форель под белым соусом с грибной подливкой… Сидели, значит, закусывали, Евгеник подливал вина — он раздобыл где-то по случаю отличный самосский марочный мускат — беседовали о чем-то…
— О чем? — быстро спросил Христофор.
Но гость против ожиданий не обиделся и не смутился этой бестактности.
— Сперва о делах, это обычная штука, всегда так… Векселя, обороты, проценты — боюсь, вам не интересно будет это слушать, да и я сам в деталях врядли вспомню. Потом перешли на мирские темы — на поэтов, Виргилия… Шутки, опять же. В нашем кругу юмор принят простой, кому-то он может показаться не совсем корректным, иногда злословим каламбурами, есть слабость… В общем, совершенно обычный вечер. Подавал нам, конечно, Ланселот. Пусть он не так грациозен, как эти новомодные официанты-сервы, но умения ему не занимать.
— Как он себя вел в тот вечер? — на этот раз первым вставить вопрос успел Марк.
— Как обычно, уверяю. По крайней мере я знаю его недостаточно хорошо чтоб подметить какие-то странности. И не думаю, что Агафий что-то заметил. Он покрикивал на серва, гонял его на кухню как обычно, сердился…