Во время своего монолога я не усидела и, поднявшись с кресла, принялась расхаживать по кабинету, оставляя мокрые следы на темно-сером ковровом покрытии. Шумилов смотрел на меня настороженно, с примесью сочувствия и легкого раздражения.
– Г-х-м, – вежливо ответил он, когда я, облокотившись на спинку своего кресла, застыла в позе ожидающего аплодисментов оратора, – Г-х-м.
Я мгновенно сникла, понимая, что переборщила.
Здесь нужно заметить, что, переобщавшись с одной подругой детства, я умудрилась перенять от неё совершенно несвойственную мне ранее пафосность и категоричность. Моя мама была права, когда утверждала, что я легко поддаюсь чужому влиянию, причем отдаю предпочтение негативным сторонам этого самого влияния. Нет, чтобы перенять от подруги деловую хватку или светские манеры… Увы, я заразилась её редким талантом раздувать трагедии из мелочей. Теперь, стоило мне заговорить о какой-то мелкой неприятности, как, увлекшись, я начинала рассказывать о ней, уже как о крупной трагедии. При этом я сама начинала верить собственным словам, накручивала себя и окружающих и делалась совершенно невыносимой в общении. Вот, как сейчас. Человек всего лишь хотел навести справки о нашем агентстве… Сейчас все так делают. Мода такая – наводить справки… Что здесь, собственно, плохого?
Мне сделалось стыдно.
– Катюш, я посижу в приемной, порассматриваю журналы, ага? – невинно поинтересовалась Настасья, занося в кабинет поднос с чаем.
Подозрительное отсутствие любопытства Сестрицы меня слегка насторожило. По идее, ей должно было быть дико интересно послушать мой разговор с Шумиловым.
– Пока вы говорили, к нам пришла моя племянница, – пояснил Шумилов, кивая на монитор, показывающий пространство перед подъездом, – Наверное, ваша, г-х-м, ассистент, хочет побеседовать с ней.
Понятно, Настасья выбрала замечательное время для заведения новых подружек! Впрочем, тем лучше. Не будет мешать при разговоре с заказчиком. Хотя, собственно, чему тут уже можно помешать? Все и так безнадежно испорчено.
– Простите, а почему вы заметили, как пришла племянница, а я нет? – насторожилась я.
– Ну… Вы были увлечены разговором.
– Но не настолько же, чтоб не услышать звонок! Как работает система допуска в ваш кабинет?
От подобной наглости Шумилов слегка оторопел.
– Ну, знаете ли… Это не совсем корректный вопрос.
– Простите, – совсем смутилась я, – Для того вы и ставили эту систему, чтобы не всякий знал, как она работает…
– В общем, именно так, – Шумилов, улыбнувшись, кивнул.
У него оказалась очень приятная улыбка. Лишенная всякой официальности. Домашняя, располагающая.
В ответ на это наблюдение легкомысленной части меня, другая я еще сильнее поджала губы, снова превращаясь в деловую фурию.
– Знаете, – неизвестно зачем заявила эта фурия, – Вы ведете себя так, будто боитесь чего-то.
Фурия не сводила глаз с лица хозяина кабинета, видимо рассчитывая, что её взгляд заставит его немедленно раскаяться и признаться в чем-нибудь ужасающем.
– Действительно боюсь, – ничуть не смутившись моего замечания, сообщил Шумилов, – Боюсь необходимости впустую расходовать время. Знаете, какое количество графоманов мечтает поделиться новыми задумками с издателем литературного журнала? Знаете, сколько времени уходит на то, чтобы объяснить им, кто занимается отбором рукописей для печати?
– А кто? – неожиданно для самой себя спросила я.
– Редактора полос, – явно раздражаясь, ответил Шумилов и вдруг перешел на повышенный тон, – А вы что, пробрались ко мне под видом детектива, дабы побеседовать о каких-нибудь своих рукописях?!
– Упаси Боже! – категорично заявила я, снова навеки хороня всколыхнувшиеся было в душе литературные амбиции, – Я действительно детектив.