Были и те, кто с гордостью рассказывал подробности своих деяний и те, кто был не согласен с моей победой над Фонбериным. Находились и те, кто требовал реванша бросая мне вызов. Нет, я не дралась ни с кем и не доказывала своё право на победу, я просто подавляла их своей волей заставляя обернуться и скулить виляя хвостом словно домашнюю собачку. Этих накормив, снова связывали и говорили о том, что их передадут на суд стай.
Но большая часть была из тех, кто участвовал во многом, но жалел и сопротивлялся, а потом сломался, смирился. Некоторых шантажировал Фонберин, кого-то заставлял силой. Мы не знали, что с такими делать, пока не знали. У кого-то не было выбора, кто-то сломался, но в отличии от предыдущих, никто из них не хотел так поступать, не радовался своим поступкам.
Больше всех впечатлил не в самом лучшем смысле старик из совета, тот самый, что устроил цирк с кровью перед стаей у костра. Старик из бывшего совета Фонберина, был, кстати, идейным вдохновителем, он придумывал изощрённые пытки и лично участвовал во многих наказаниях собственной стаи. Он был другом и соратником отца Фонберина и присматривал и направлял его сыновей после смерти последнего. Такой себе серый кардинал стаи. Его мы тоже по окончании разбирательств отправили в толпу, предназначенную «на суд стай». Он словно маньяк с изощрённым удовольствием рассказывал сам и подтверждал, а порой утонял в жестоких подробностях, холодящих душу рассказы других.
Сложнее всего было с женщинами. Им угрожали жизнью и здоровьем детей, мужей, родителей. И они молча соглашались на все. А чтобы не сомневались в угрозах и их правдивости, Фонберин старший ввёл в стаи, а правило, со старикашкой регулярно устраивали игрища, которые подхватили остальные братья. В них дети дрались за право сесть за стол с вожаком и отъесться в волю. И дрались они голыми с ножами в руках. Изрезая и уродуя друг друга и порой даже убивая. И не участвовать могли лишь те, чьи родители послушно выполняют все, что он скажет безоговорочно. За этот вечер и ночь мы наслушались многого, о чем вряд ли забудем когда-нибудь. Фонберины на глазах мужей насиловали или пускал по кругу женщин своей стаи за право не участвовать её ребёнку в этих игрищах. Угрозами жёнам одних, заставляли насиловать жён других. Многие женщины узнав о беременности делали все чтобы скинуть ребёнка. Но не у всех и не всегда это получалось. Некоторые подкидывали своих детей в деревнях людям. Никто не хоте своим детям судьбы остаться в стае Фонберина. Все началось с их прадеда, которого изгнали из стаи, он старшим сыном вожака и взял силой собственную сестру. Тогда он выкрал её и сбежал. Без земли он странствовал и собирал вокруг себя отщепенцев и изгнанников. А потом стал воровать женщин с других стай. Раз за разом их стаю отлавливали и пытались уничтожить. Многие гибли, но не Фонберины — эти словно уж на сковородке изворачивались и избегали наказания, подставляли других и уворачиваясь от закона. И уже отец придумал брать не взрослых самок, а воровать детей, ещё щенками и воспитывать послушных жён. Он и был первым, кого пострадавшая стая наказала, не дожидаясь ни стражей, ни суда. Его растерзали отцы и матери за своих дочерей, многих так и не вернули в стаю. За него мстили сыновья под началом старшего, напав на стаю моего деда. Именно он, старший из братьев, стал моим кошмаром в детстве. И именно тот маньяк-дед из стаи Фонберина придумал как отомстить моему деду и лично помог братьям его опоить чем-то обездвижив и похитив, а потом растерзать заживо, связанного, но уже пришедшего в себя и не способного сопротивляться. То с каким блеском в глазах и ностальгической мечтательностью в голосе старикан-маньяк вспоминал всё, рассказывая на распев подробности холодило. Не дыхание и сердце замирало от услышанного, а сама жизнь с каждым словом уходила, отступала убивая душу. Убийство моего деда заняло у них десять часов. Десять часов они терзали его заживо резали, не позволяя умереть рвали его плоть. Слушая это, бабуля не выдержала. Она тихо плача просто уплыла в блаженную бессознательную темноту, чего не могла себе позволить я. Её подхватил Князев и передал отцу, а тот уложив себе на руки, не приводя в сознание до конца этой исповеди. Больше бабуля не позволила себе слабину и не проявила себя ни вздохом, ни взглядом.
Через три дня многие из тех, кто был помилован на нашем совете был принят в мою стаю, по своему желанию. Моя семья, в лице пополнивших ряды Сени, Яна и Дэна нашла своё утешение. Бабуля просто постоянно кормила и молча обнимала ребят, скорее утешая себя, чем их. Отец и мама носились с ними словно с сыновьями, а ещё бабуля часто одаривала подзатыльниками за их регулярные слова о том, что они нас притесняют. Мама при каждой такой фразе с их стороны устраивала смотрины, порой по пару раз в день и говорила отцу, что, если мальчиков женить, они останутся в семье. Мальчики перспективой жениться вдохновлены не были от слова совсем. И в итоге клятвенно пообещали маме и бабуле не противиться их материнской заботе и стойко сносить бремя членов семьи и стаи Волковых со всеми вытекающими и выпекающими съестными и не только в обмен их свободе от смотрин.
Все эти дни я изучала законы стаи, нашей, Князевых и общие для всех стай и ближайших соседей, потенциальных противников и союзников. Основа была общая у всех. Только в силу обстоятельств были определённые традиции, прописанные в законе каждой стаи отдельно, но не перечащие общим. Я входила в курс дел стаи и с помощью Князевых строила планы на развитие. Не без своей выгоды они согласились проспонсировать многие не законченные проекты деда и начать новые. Помочь, безвозмездно, с жильём для новых членов стаи, а также с психологической реабилитацией. А спустя неделю, когда в помощь мне от Князевых остался только Петя, к нам наведались стражи с официальным визитом. Но уже соблюдая все формальности. Они известили Князевых, хоть и в последний момент, но все же, заранее сообщили мне. К такому мы были готовы. Вообще мы планировали их приезд и давно проиграли все возможные варианты и способы пустить ход переговоров в нужном нам русле. Князев заверил о верных соратников в их рядах. Поэтому к приезду стражей совет и вожаки нашей объединённой стаи были в полном составе. Как и вся моя стая с её новыми членами. Наглую дамочку мы отпустили на следующий день с претензией о неподобающем поведении на следующий день. Поэтому были уверены, что она приедет в новом составе с планами мести «девчонке» в моем лице.
Часть 15. Суд нашей стаи. Преступление и наказание ли?
Часть 15. Суд нашей стаи. Преступление и наказание ли?
Стажей прибыло много, очень много и среди них была, и та самая самодовольная дамочка с взглядом торжества и превосходства. Все были в той же одежде, строгая, чёрная, безликая. Как и лица, все без особых эмоций, все кроме одного. Курсы у них там что ли, по держанию лица без эмоций. И приехали они за Фонбериным и его стаей. Всех их встречала я и за моим плечом стояли Князев и совет мой и Князевых, но не по отдельности, а вместе, вперемешку. Мило переговариваясь и шутя. Особо не обращая внимание на приехавших гостей. Мы прошли на поле, где раньше вершили свой суд и принимали новых членов в стаю. Мы были готовы. Там уже был разложены костры, которые разожгли с нашим приходом. Там была вся моя стая, от молодых до старых. Все, кто должен был быть, кто хотел быть. Все, кто не смотрел за совсем маленькими детьми и, кто мог оторваться от дел, все были тут. Костры взяли нас всех в круг по периметру. В центре был расстелен ковёр, на него я и села, а за моей спиной так же, как и при встрече сели два совета и сам Князев. По правую руку от нас на подстилках сидели те, кого мы хотели отдать на суд и среди них был и сам Фонберин. Все надёжно связаны и с кляпом во рту. По левую, так же на подстилках, свободно сидели те, кто не был принят в стаю, но кто раскаивался в сделанном и кому мы поверили. Их мы не связывали. Просто кого-то стая отказывалась принимать, но хоть и винила в своих бедах — оправдывала поступки. Я пригласила перед собою на ковёр стражей. Они сели молча двигаясь почти бесшумно. По иерархии впереди всех сидели пятеро. Трое из которых были преклонного возраста судя по морщинам и седине, но их движения, осанка и мышцы в обтянутых чёрных одеждах вселяли уважение к силе. Одна женщина, помоложе, с затянутым хвостом тусклых рыжих волос и отчаянным огоньком в глубине глаз, который она не смогла скрыть. И один молодой и молчаливый мужчина, внешне очень похожий на Сеню, только старше и больше. В смыли он выше и шире в плечах и лицо, словно перекаченное. Он словно более старшая, равнодушная и перекаченная версия Сени. Уже моего Сени. За это время эти три друга, Сеня, Дэн и Ян, стали мне родными и близкими, уже не друзья — братья. В отличии от Пети, они не были молчаливы и спокойны. И каждый раз сбегая от опеки моей семьи они с огромным удовольствием хватались за любую работу, особенно за помощь мне.