— Судьбу виновных, от кого отвернулась стая и кого вожак передал на суд, решаем мы и сейчас.
Третья записка была зачитана лично одним из судей. Мужчиной средних лет с родинкой в виде полумесяца под левым глазом, что создавало впечатление, что глаз «светится» банальным фингалом.
— От стражей поступила просьба к судьям не решать судьбу, а сначала определить вину обвинённых на основании исключения этих оборотней из стаи Волковой. — По залу пробежали шепотки. А я схватила за руку сидящего рядом Князева. — Судьи не могут отказать или согласиться.
— К нам поступило обращение о суде решающем наказание виновных от вожака Волковой, и оно было поддержано другими вожаками в большинстве. Волкова, будучи в своём праве, судила членов своей стаи и уже потом исключала виновных из стаи лишая своей защиты.
— Чтобы изменить саму цель суда с определения наказания на определение вины с наказанием, должны выступить вожаки в своём большинстве. Только так.
— Суд выносит этот вопрос на открытое голосование вожаков. Но только после просмотра показаний уже оправданных.
— Устраивает ли такое решение стражей. Прошу ответить обратившегося к суду.
К кафедре перед судейским столом подошёл Закир Сай-Шахбан. Он прочистил горло не громким кашлем.
— Меня устраивает такое решение. И я настаиваю провести голосование после открытого просмотра оправданных вожаком Волковой оборотней опросов.
Кажется, я проколола ногтями руку Николая Фёдоровича за которую схватилась, я почувствовала что-то мокрое и тёплое под своей ладошкой, а потом и запах крови. Я испугано опустила глаза на руку, а потом ещё более испугано перевела взгляд на лицо самого Князева.
— Дочка, не волнуйся. Мы и этот поворот событий просчитали. Даже больше, его мы ожидали больше других.
Он повернулся чуть боком и свободной рукой слегка сжал моё плечо. Я разжала ладошку и уставилась на свои ногти. Нет, не так, на свои звериные когти в крови. Мне передали платок из-за спины. Я машинально вытирала кровь со своей ладошки. Прослушала часть речей. Меня била мелкая дрожь. Я плохо себя контролирую. Это все о чём я сейчас могла думать. Когда паника уже стала меня поглощать, Князев приобнял меня за плечи и тихо прошептал.
— Дочка, возьми себя в руки. От нас сейчас зависит слишком многое. И жизнь моего сына в первую очередь. Не дай им повода.
Меня словно окатило ледяной водой. Утихла паника, ушла дрожь, пропал страх. Все чувства, кроме щемящей сердце тоски, все пропало. Кажется, я не дышала, иначе как объяснить, что следующий мой вдох обжёг внутренности. Нет, после того разговора с ребятами я понимала, что с Сергеем что-то случилось и ничего хорошего в этом событии нет. Но я не знала подробностей и не пыталась их узнать. Мне дали понять, что всё под контролем. Но сейчас, сейчас я поняла ситуацию. Меня просто пытались успокоить. Сергей у стражей и не просто у стражей, а в руках той самой продажной семёрки, и он их рычаг. Все мои мысли заняла эта ситуация. Я прослушала все разговоры. Пропустила, когда начали просматривать показания оправданных нами оборотней. Лишь, когда в зале снова включили свет и заговорил секретарь я пришла в себя возвращаясь к реальности.
— Мы понимаем, что для многих увиденное и услышанное тяжело пережить и осмыслить, поэтому дальнейший просмотр переносим на завтра. Все материалы разделены на три части, материалы могут быть предоставлены вожаку по запросу судьям или стражам. Так же копии есть у вожака Волковой. Следующий просмотр будет завтра и после завтра в десять утра тут же. Потом будет один день на осмысление увиденного. И уже тогда мы соберёмся вновь здесь для решения вопроса по просьбе от стражей поступившего в лице Закира Сай-Шахбана. Присутствие вожаков и свидетелей обязательны при просмотре, остальные могут каждый решать для себя. Пленники, доставленные Волковой для суда, останутся в камерах суда под охраной стражей добровольно проявивших желание к этому. На это время стражи поступают в полное подчинение вожака Волковой. По её праву вожака осудившего, до оглашения приговора судьями. Охрана пленников остаётся её обязанностью. Судьи прощаются с вами до завтра.
Я слушала слова секретаря на лице, которого, как и у судей, не мелькнуло ни одной эмоции. И ощущала эмоции из зала. Боль. Сочувствие. Сожаление. Я слышала чьи-то всхлипы. Я понимаю, что происходит со всеми. Увиденное не может оставить равнодушным, как и услышанное. И я даже рада, что когда все смотрели я выпала из реальности. Поэтому сейчас я была расстроена, но не было в моих глазах слёз. Я была в глазах других сильная, не сломленная. Я подошла к пленникам. Рядом уже стояли стражи, и вся семёрка была тут. Тут же была та странная девица. Но никто не смел трогать пленников без моего приказа. Я в своём праве. Я молча осмотрела всех добровольцев из рядов стражей.
— Я Азалия, стаж Петрова, я добровольно вызвалась для охраны. Можешь идти отдыхать со своей парой, а я с коллегами займёмся своим делом.
Вот же стерва. Сергей в их руках и она бьёт по больному. Или пытается сейчас повлиять на меня, запугать. Тварь.
— Спасибо страж Петрова. Но от своих обязанностей я не уклоняюсь. — И смотря прямо ей в глаза стала отдавать указания своим подошедшим ребятам. Все это мы оговорили и к этому были готовы. — Владимир Григорьевич, оцените ситуацию и вызовите всех, кого посчитаете нужным. У каждой камеры должно быть не меньше двух человек. Особо по камерам не растягивайте, по одному развязать, напоить, накормить, дать возможность справить нужду, все под контролем на одного освобождённого по два человека. И плотненько разместить в камерах. Они заключённые, не на курорте. Через каждые четыре часа повторить, по очереди развязать и напоить-накормить, снова отконвоировать к нужнику и обездвижить. Общение между собой и с другими не допускать. После кормёжки, заключённых сменить охрану. Стражей вызвавшихся помочь рассредоточить по этажу и коридорам. Без моего личного разрешения вам, к охране никого не допускать. Пока не вынесен приговор они наша забота. Коля, первая смена твои ребята. Сеня, вторая — твои. Ян, третья — твои. Связь через Владимира Григорьевича. О всех внеплановых ситуациях докладывать ему сразу же. Приступайте.
— Дочка, — ко мне обратился Луис Крэц, мягко, по-отечески, — мы имеем больше опыта в таких делах. Зачем такой контроль. Зачем вообще такой милой девочке забивать себе голову этим? Иди отдыхать, а мы всем займёмся. Тебе ещё много предстоит, нужны будут силы со всем справиться.
Во время его обращения ко мне я по-прежнему смотрела не отводя взгляд от Азалии. Она видела, как меняются мои эмоции и загорается блеск в глазах. Моя ухмылка и азарт в глазах совпали с лёгкой волной подчинения. Я надавила волей и перевела взгляд на говорившего Луиса сразу после того, как под моим давлением Азалия отвела взгляд слегка склонив голову в жесте подчинения.
— На время заключения пленников, в промежутках между заседанием суда стай, охрана пленников моё право и моя обязанность. Я требую уважения к законам нашего мира, о вашем поведении доложу вашему руководству и судиям лично. И не забывайте, стражи поступают в полное подчинение вожака Волковой, а не наоборот.
Мои слова подтверждались давлением. Я говорила так, как не ожидала от самой себя. Жёстко. Рыча. Подчиняя. Стражи склонили головы и ссутулились. Никто больше не решился продолжить бессмысленную беседу. Они разыгрывали карту своего пленника. Мы своего права. Я ощущала их злость. Но были и другие стражи, от них исходило смущение и непонимание, растерянность. Значит не все заодно, есть и те, кто просто выполняет свой долг. Но рисковать мы не станем. Мы слишком многое поставили на карту. Играем по намеченному плану и мечеными картами, но отыграть должны ровно и гладко.
На выходе из здания меня ждал автомобиль Князева. В салоне была бабуля и сам Князев. Я села молча в салон. Глубоко выдохнула прикрыв глаза. Как же сложно. В зале суда выступать легче, чем все это. И как же сложно играть спокойствие, когда в душе буря. Мы ехали молча до самого дома Князевых в Химках. Там нас уже ждали мои родители и многие вожаки других стай, тех, кто нас поддерживает и в ком уверен Князев. Сначала был ужин. В полной тишине и при полном составе семьи Князевых, всех кроме Сергея. К концу ужина приехал Владимир Григорьевич. Видя лица сотрапезников и тишину за столом, он стал эмоционально рассказывать о моей стычке со стражами у камер, нахваливая меня со всех сторон. Потом рассказал о том, что после моего ухода они пытались «по-свойски» посоветовать и посочувствовать такому опытному человеку, вынужденному подчиняться девчонке. После жёсткой отповеди разошлись по указанным точкам намекая на ошибку с моей стороны и со стороны самого Владимира Григорьевича.