Машка вдруг бросилась к сержанту, отчего он автоматически схватился за оружие.
— Господин сержант, простите Саню, он больше не будет!
— Не будет? — Сержант вздохнул. — Будет, уважаемая Мария Егоровна, поскольку без повода вы его не оставите. Зная вас и зная его…
— Простите его, что вам стоит? — Маша упала перед ним на колени, руки попытались схватить и обнять ноги в форменных штанах, и те едва увернулись. — Пожалуйста! Никому же не будет лучше, если вы его заберете!
Халатик на ней едва держался, вид сверху сержанту открывался замечательный.
— Маша! — Я сурово сдвинул брови.
Мне прилетел ответный взгляд, полный укоризны, затем сестренка поднялась и с недовольством затянула поясок. Черт подери, она что же, специально это устроила?!
Улыбка не сходила с лица сержанта, только из устало-добродушной она стала хитрой:
— Вы сказали «больше не будет». То есть, признаете, что брат вас бил?
— Не бил! И в городе вам только показалось! Да пусть бы он только попробовал ударить!
— Если вы, Мария Егоровна, фактами докажете мне, что на вас нет следов побоев, мы извинимся и немедленно уйдем.
Установилась тишина. Напарник смотрел на сержанта как на бога. Машка застыла в ступоре.
— Товарищ сержант, вы много на себя берете. — Я понял, что терять нечего. — Ваше требование можно понять как приказ несовершеннолетней раздеться.
— Не согласен, о подобном речи не идет. — Улыбка Старомоева переросла в торжествующую усмешку. — Я прошу предоставить доказательства, а если их нет, то проследовать с нами. Ничего более.
На заднем плане тихо сходила с ума Хадя. Машка бурлила, но без толку — все, что ни придумается, будет не в нашу пользу. Вдруг ее лицо просветлело.
— А если мне нравится, когда меня бьют? — выпалила она. — Если я мазохистка, и сама прошу, чтобы меня били?
Хадя охнула, у новичка-полицейского заблестели глаза, сержант потер руки.
— Это меняет дело, — сообщил он. — Предлагаю провести следственный эксперимент. Если потерпевшая докажет, что действия, аналогичные тем, которые совершил ее брат, являются для нее приятными и желанными, обвинениям не останется места. Кто бы устоял перед соблазном и смог отказать такой красавице, если она попросит, правда же? Вы готовы доказать свои слова, Мария Егоровна? — Сержант потянулся за лежавшим на полу ремнем.
Ну и пройдоха. Будь я адвокатом, он бы у меня на годы загремел лес валить. Сержант видел нашу неподкованность в юридических вопросах, и его игра велась в одни ворота. По горло сытый угрозами от людей намного серьезнее нас, он ничего не боялся и, по-моему, искренне развлекался.
Ситуация патовая. Допустить такое с сестрой нельзя, но она сама себе хозяйка, и если решила отстаивать меня до последнего, остановит ее лишь конец света. И то ненадолго.
Если после всего, что с Машкой сотворил я, ее коснется хоть один удар, она заорет на весь город. Ей не сохранить улыбки, не построить на лице спокойствия или яростного блаженства, в общем, не сыграть роль, за которую берется. Для этого нужно много больше, чем просто желание. И главное: я не хочу, чтобы сестра открылась перед посторонним мужиком. Масляный взгляд, который на эту минуту видел уже достаточно, просто раздевал ее. Как же теперь понимаю Гаруна и его чувства к сестрам и тем, кто к ним пристает.
— Эксперимента не будет, — сказал я.
— Саня!
— Маша!
— Саня, плохая девочка совершила нехорошие поступки, за это ее нужно наказать.
Она яростно пыталась меня спасти. Побитая мной. Опозоренная. Конечно, побита Машка за то, что опозорила себя сама, но ситуация выглядела такой лишь для меня. С точки зрения Машки все обстояло с точностью до наоборот: ведущий развеселую жизнь лицемерный брат-ханжа применил силу, чтобы наказать более слабое существо за гораздо меньшие грешки. А кто из нас без греха? То есть, судьи — кто?!
Бросьте в меня камень, у кого в голове не водилось тараканов, периодически выбегавших за отвесную стенку морали. А ведь мораль, которой мы придерживаемся на словах, говорит: «Если твое око соблазняет тебя, то вынь его и отбрось» и «Кто смотрел на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Вот и спрашиваю: а судьи-то — кто? Чем я, взявшийся судить, лучше других? Возможно, я даже хуже. Я учу жизни других, а сам делаю по-другому.
Как же мне повезло с сестренкой. И как же ей не повезло с братом. Если отбросить частности, то она просто ангел. А смотреть всегда нужно в суть. «Друг познается в беде» — так утверждает народная мудрость. Это истинная правда, проверенная мною не раз. Добавлю: родственная любовь тоже проявляется лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Хочешь узнать, как к тебе относится человек — дождись смертельной угрозы (внимание, необходимая ремарка: опасно для жизни, самостоятельно не повторять, трюк исполняли профессиональные каскадеры).