— Ну вот, пора домой, — вставая, говорила она.
— Да, мэм.
И он спешил подать ей пальто и шляпу. И вместо нее закрывал класс, если школьному сторожу уже ничего там не было нужно. Потом они выходили из школы и пересекали пустынный двор; сторож, стоя на стремянке, неторопливо снимал на ночь с перекладины цепочные качели, и закатное солнце просвечивало между листьями американской магнолии. Они говорили о всякой всячине, Энн Тэйлор и Боб.
— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Писателем.
— Вот это мечта! А знаешь, сколько работает писатель?
— Знаю. И все-таки попробую. Я ведь много прочел.
— Боб, а после школы… разве у тебя нет других дел?
— Как это?
— Я хочу сказать, может, тебе лучше бывать на воздухе, чем мыть эти парты?
— Так ведь мне это нравится, — ответил он. — Я никогда не делаю то, что мне не нравится.
— И все же…
— Нет, буду мыть, — отрезал он.
Потом подумал с минуту и сказал:
— Мисс Тэйлор, можно вас спросить?
— Смотря о чем.
— Каждое воскресенье я выхожу из дома — это около Буэтрик-стрит — и иду по речке к озеру Мичиган. Там столько бабочек, речных раков, птиц. Хотите туда пойти?
— Спасибо, — сказала она.
— Значит, идем?
— Боюсь, не получится.
— Знаете, как там хорошо.
— Очень жаль, но я буду занята.
Он хотел спросить, чем, но осекся. Потом сказал:
— Я беру сэндвичи. С ветчиной и солеными огурцами. Еще апельсиновую шипучку и иду неспеша. К полудню прихожу на озеро, а часа в три возвращаюсь домой. И день так приятно проходит. Жаль, что вы не можете. Вы собираете бабочек? У меня большая коллекция. Можно и для вас собрать.
— Спасибо, но теперь я не могу, в другой раз.
Он посмотрел на нее и сказал:
— Не нужно было спрашивать, да?
— Ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
Несколько дней спустя она нашла у себя «Большие надежды» в потрепанном переплете. Книга была ей уже не нужна, и она подарила ее Бобу. Он ужасно обрадовался, взял роман домой и всю ночь просидел над ним, чтобы утром поговорить о прочитанном с Энн Тэйлор. Теперь он каждый день встречал ее недалеко от дома, но так, чтобы не заметили другие жильцы, а она много дней подряд собиралась сказать, чтобы он больше не приходил, и уже произносила «Боб», но не могла закончить фразу, и по дороге из школы и в школу он говорил с ней о Диккенсе, Киплинге, По и многих других. Однажды в пятницу утром Энн Тэйлор увидела у себя на столе бабочку и чуть не смахнула ее, как вдруг поняла, что пока ее не было в классе, кто-то сколол бабочку с булавки и положил на стол. Энн Тэйлор скользнула глазами поверх ребячьих макушек и остановила взгляд на Бобе. Но он смотрел в книгу. Не читал, просто смотрел.
После этого Энн Тэйлор уже не могла вызывать Боба к доске. Она заносила карандаш над его именем в журнале, а потом вызывала другого ученика. И больше не глядела на него по дороге из школы и в школу. Но после уроков, когда он высоко поднятой рукой стирал с доски математические знаки, она ловила себя на том, что изредка отрывается от тетрадей и по нескольку секунд задерживает взгляд на нем.
И вот однажды в субботу утром, стоя с закатанными по колено брюками посреди речушки и пытаясь вытащить из-под камня рака, он вдруг поднял глаза и увидел на бровке ручья Энн Тэйлор.
— Вот и я, — сказала она, смеясь.
— А знаете, я не удивлен. — ответил Боб.
— Покажешь мне своих раков и бабочек?
Они спустились к озеру и сели на песок, их мягко обдувал теплый ветер, трепал ей волосы и оборку на блузе. Они сидели немного поодаль друг от друга, торжественно поедали сэндвичи и запивали их апельсиновой шипучкой.
— Никогда еще не было так хорошо, — сказал он.
— А я никогда не думала, что отправлюсь на такой пикник.
— С каким-то мальчишкой?
— И все же мне очень приятно, — сказала она.
— Вот и отлично.
Потом они долго молчали. Наконец он сказал:
— Нет, что-то не так. Только не понимаю, почему. Мы просто гуляем, ловим раков, бабочек, сэндвичи едим. А ведь мои обсмеяли бы меня с ног до головы, если б узнали. Да и ребята тоже. А учителя? Неужели они не стали бы подшучивать над вами?
— Боюсь, что так.
— Знаете, давайте оставим бабочек в покое.