— Да вы бы знали, что это за люди! Они закоснели, не хотят думать, не чувствуют времени. Для них любовь — только благополучие! — отчаянно выкрикнул он.
Моя жена заглянула в комнату, я махнул рукой и она исчезла.
— А для тебя что такое любовь?
— А для меня — потери и приобретения!
— Голая фраза, Сергей.
— Нет. Это — убеждение!
— У родителей Кати тоже, вероятно, убеждение.
— У них расчет. Они все планируют. Все рассчитали наперед. Сначала Катя кончит школу, потом кончит институт, потом выйдет замуж, потом они купят ей квартиру, потом обставят ее мебелью, потом появится ребенок, потом они выйдут на пенсию, потом будут нянчить внуков, потом они умрут, потом умрет Катя, потом все сгниют.
— Утрировать ты мастер.
Он не услышал.
— Не жизнь, а плановое хозяйство.
— А ты сам разве не планируешь? Свою жизнь?
— Это совсем другое, совсем другое!
— Да, верно. У них здравый смысл, у тебя — прожектерство. Вот они и тревожатся. Это естественно для родителей.
— Они преследуют Катю. Эта телеграмма — ловушка! Катя любит мать. Они этим пользуются. Развести ее со мной хотят.
— Ну, ты действительно не в себе. Хлебни-ка чаю.
— Не хочу я чаю! Борис Антонович!
— Ну?
— Не давайте Кате отпуска.
Глаза у него стали жалобно-просящими. Я покачал головой.
— Не могу этого сделать, Сергей, и не хочу. Единственное, что в моих силах, — предоставить тебе также отпуск без содержания. Это в обход правил, но я это сделаю.
Он угрюмо покачал головой.
— Почему? Раз ты не хочешь отпускать ее одну…
— Дело не в этом. Я не боюсь. Я уверен в Кате. Я не хочу отпускать ее одну, потому что они ее издергают. А если я рядом буду, еще хуже будет.
— Да, больной матери твое присутствие на пользу не пойдет.
— У нас и денег нет ехать вдвоем.
— Тоже резон, хотя я мог бы одолжить. Вернул бы когда-нибудь.
— Нет, спасибо, — с той же угрюмостью отказался он. Мы помолчали. Он сидел, опустив голову. Я обошел стол и положил ему руку на плечо.
— Ну, чего скис?
Он сидел, не шевелясь.
— Фантазер ты большой. Навыдумывал черт-те что. Конечно, они попробуют ее убедить, чтобы она осталась в Москве. Это, в общем-то, разумно.
Он вскинул голову. Глаза были злые.
— Вы тоже на их стороне! (Я убрал руку с его плеча.) Вы их защищаете!
— Ерунда, Сергей. Я стараюсь мыслить здраво, только и всего. Пытаюсь поставить себя на их место. У меня, в конце концов, тоже взрослая дочь, всего на два года моложе твоей Кати. И я, откровенно говоря, не хотел бы, чтобы через два года появился такой симпатичный парень, как ты, обворожил ее и умыкнул куда-нибудь на Чукотку. Нет, не хотел бы!
— Почему?
«В самом деле, почему?»
— Ну-у… хотя бы потому, что не очень верю в прочность ранних браков. Статистика, между прочим, в мою пользу.
Он зло перебил:
— Я читаю «Литературку»!
— Ну вот, сам знаешь. А главное, раннее замужество для женщины — это, по-моему, потеря юности. На учебе обычно ставится крест, если пойдут «пеленки и распашонки. Ты думал об этом?
— Думал. Мы с Катей хотим ребенка.
— Я тоже не против внука. Но лучше, если это случится чуть позже.
— Почему?
«В самом деле, почему?»
— Ну-у… моя дочь успеет окончить институт, посмотрит на белый свет, наберется житейского опыта… вот почему.
Кротов скривил губы.
— Как предусмотрительно!
— А ты как думал? Все родители, Сергей, в меру своих сил стараются быть предусмотрительными.
— Мои не стараются.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что они меня понимают! Они только переглянулись, когда я им сказал о Кате. И все. Потом мама заплакала. И все. А отец сказал: если будет трудно, сообщи. И все.
— С парнями легче… — вздохнул я. Неубедительно так вздохнул.
— Посадите вашу дочь под замок — и все будет о'кей!
— Спасибо за совет.
— Вы все рассчитали. А если она полюбит?
Я замахал руками и оглянулся на закрытую дверь.
— Окстись! Какая любовь в пятнадцать лет?
— А все-таки? — настаивал он.
Я стал серьезным.
— Если это случится, то я, конечно, не буду ей мешать. Хотя ручаться не могу.
— И дадите им свободу?
— Вероятно.
— И разрешите жить самостоятельно?
— Видимо.
— И не будете нудить в письмах?
— Постараюсь.
— Вы еще не совсем пропащий человек, — заключил Кротов.
О скуластой девушке в тот вечер не было сказано ни слова.
ИЗ ДНЕВНИКА КРОТОВА