Я сказал, что доехали мы прекрасно, но мне не совсем удобно беспокоить…
— Пустяки, — успокоила меня Наумова. — Мы вам очень рады. Проходите, пожалуйста. Алексей, ты, наконец, нашел шлепанцы? Вечно одна и та же история. Мой муж сейчас за домохозяйку, но от мужчин трудно ждать порядка, вы согласны?
— Да, пожалуй…
Меня провели в просторную, с широкими окнами комнату. Посредине стоял, посвечивая хрусталем, уже накрытый к ужину стол. Пол был застелен пушистым ковром. Вся мебель была мягкого коричневого цвета.
На пианино стояла большая фотография Кати. Закинув голову, щурясь от солнца, Катя смеялась.
Вера Александровна предложила сразу, без церемоний садиться за стол. Она расположилась напротив меня, спиной к окну.
— Надеюсь, вы извините меня за скромный ужин. Из-за болезни я не имею возможности ходить по магазинам.
Я сказал, что она напрасно беспокоится.
— Олениной я вас не могу угостить, к сожалению, — с улыбкой заметила хозяйка.
Алексей Викторович внес салатницу, сел с очень серьезным лицом и тщательно приспособил на груди салфетку.
— Разливай, пожалуйста, — с некоторым нетерпением сказала Вера Александровна.
— Одну секунду, Вера, я кое-что забыл.
Наумов с салфеткой на груди удалился на кухню. Вера Александровна проводила его улыбкой, рука ее легонько постукивала вилкой по тарелке.
— Как вы устроились? — спросила она после паузы. — Надеюсь, вам дали отдельный номер?
— На двоих, но очень удобный.
— Вы могли бы позвонить, и Алексей Викторовичустроил бы вам отдельный номер.
— У Алексея Викторовича и без меня, наверно, много забот.
— Пустяки, вы напрасно поскромничали.
Алексей Викторович внес судок с приправой, уселся и наполнил коньяком рюмки. Вера Александровна предложила выпить за знакомство. Рюмки зазвенели.
Несколько секунд все молчали. В открытую форточку долетал шум вечерней улицы.
— Расскажите, пожалуйста, Борис Антонович, о вашем городе. Нам будет интересно послушать.
— Да что ж рассказывать, Вера Александровна? Это даже не город, а маленький поселок на три тысячи человек. В одном вашем доме, наверно, наберется столько же. Катя вам, вероятно, рассказывала.
— Да, она нам рассказывала. Но из ее рассказа мы только и смогли понять, что на земном шаре нет места лучше, чем ваш поселок. Ей нельзя верить, Борис Антонович. Она говорит с чужого голоса.
— Вы имеете в виду Сергея?
Имя было названо. Красивое лицо Наумовой стало сумрачным и скорбным. Прямая спина Алексея Викторовича напряглась.
— Да, я говорю об ее так называемом муже. Вас удивляет, что я так его называю?
— Признаться, да.
— А как, скажите, пожалуйста, Борис Антонович, называть человека, который поступает безответственно, как безмозглый мальчишка? Мало того, что он увез ее в самую, извините, тмутаракань, лишил ее возможности учиться, всякой перспективы, превратил, по существу, в домашнюю хозяйку, но еще и внушил ей, что это наилучший образ жизни! Разве я могу относиться к нему с уважением?
— Пожалуй, со своей точки зрения вы правы.
— Со своей точки зрения? А какого вы о нем мнения, Борис Антонович? Вы можете говорить откровенно, без церемоний.
Я задумался. Конечно, следовало ожидать именно такого разговора, когда я согласился пойти сюда.
— Сергеи — человек сложный, Вера Александровна. Он не однозначная личность. Во всяком случае, я с вами согласен, что для семейной жизни онеще не совсем созрел.
Алексей Викторович открыл рот.
— Вы повторяете слова моей жены, — громко сказал он.
— Да, я говорила именно так, Борис Антонович. Я сотни раз повторила это Катерине, но она живет в каком-то тумане, не принимает реальности. Девочка она впечатлительная, а он сумел задурить ей голову рассуждениями о своей мнимой талантливости. Он умеет, видите ли, связать пару слов на бумаге — вот его дар, на котором он рассчитывает построить свою и ее жизнь. Сколько он зарабатывает, Борис Антонович?
— Я думаю… с учетом коэффициента и гонорара… рублей двести двадцать.
На щеках Веры Александровны выступили красные пятна.
— Катерина мне лгала, что он зарабатывает триста рублей в среднем. Дело даже не в деньгах, Борис Антонович. Мы в состоянии помогать Катерине материально, если это понадобится. Речь идет о полнейшей бесперспективности всей их жизни.
— Я слышал, Катя собирается поступать на будущий год в заочный…
— Какая ахинея! — воскликнула Наумова. — А почему они не стали поступать в этом году?
— Видимо, захотели пожить самостоятельно.