Вечерняя столица, осыпанная снежком, шумела ровно и неумолчно, как тайга.
12
В начале декабря я вернулся домой. Поселок наш встретил туманным, морозным небом, собачьим лаем, дымами из труб и развороченными поленницами дров вдоль заборов… Приятно было глотнуть свежего воздуха и увидеть пустынные берега реки, на которых незапятнанно лежал снег. Было полутемно; бледное солнце стояло низко и совсем не грело, деревянные мостки, как всегда, напевали под ногами. Как хорошо было войти в свою квартиру, обнять жену, подхватить дочь, кинувшуюся на шею, а затем умыться, переодеться, сесть за стол и почувствовать, что жизнь все-таки неплохая штука… Домочадцы засыпали расспросами: где побывал? что видел? Я охотно рассказывал о своей поездке. Они взялись разбирать московские подарки, а я подошел к телефону и попросил редакцию. Было около шести вечера.
Ответила Юлия Павловна Миусова.
— Сообщите в последних известиях: Воронин прибыл, — сказал я.
— Борис Антонович! — вскричала Миусова.
— Здравствуйте, Юлия Павловна.
— Вы дома, Борис Антонович?
— Да, в кругу семьи блаженствую.
— Как я рада, что вы приехали! Вы не представляете, как я рада! — ликовала Миусова.
— Гм… — хмыкнул я недоверчиво. — В самом деле?
— Безумно рада, Борис Антонович! Я так измучилась, так измучилась. Когда вы выйдете на ра-боту?
— Завтра, вероятно. А собственно, почему вы измучились?
— Вы еще спрашиваете, Борис Антонович! Это не работа, а сумасшедший дом. Я похудела на два килограмма.
— Черт возьми! Зачем вы это сделали?
— Вы смеетесь, Борис Антонович, а мне совсем не до смеха. Положение серьезное, Борис Антонович.
Голос Миусовой зазвенел. Я насторожился.
— Что еще? Выкладывайте.
— Это не телефонный разговор, Борис Антонович. Завтра я вам все расскажу.
— Надеюсь, не Кротов?
— Он, он!
— Что опять натворил?
— Это не телефонный разговор, Борис Антонович, — твердила свое Миусова.
— А Катя как?
— Катя в больнице, Борис Антонович. Ее положили на сохранение. Положение серьезное, Борис Антонович.
— Да что вы кликушествуете! — рассердился я. — Говорите спокойно. Что произошло? Никто нас не подслушивает. Никаких шпионов нет. Говорите!
— Он уволился.
Была довольно длинная пауза, пока я переварил эту новость.
— Как уволился? Когда? Почему?
— Это не телефонный разговор, Борис Антонович.
В эту секунду мне захотелось запустить трубку так, чтобы она влетела в кабинет и треснула Юлию Павловну по лбу, не до смерти, но увесисто.
— Ждите меня! Сейчас буду.
Кабинеты и коридоры редакции были пусты. Сотрудники разошлись по домам, над дверью студии горело табло; там Голубев вещал в эфир.
Еще с улицы я увидел, что Миусова бегает по редакторской комнате из угла в угол. Мой приход нарушил траекторию ее метаний. Она бросилась навстречу.
— Борис Антонович, я очень сожалею, но…
— Где приказ?
Подготовленная папка лежала на столе. На последнем подшитом листке было написано: «Освободить от занимаемой должности Кротова Сергея Леонидовича по собственному желанию, в соответствии с его заявлением».
— Как вы смели это подписать?
Миусова перепугалась. Она редко видела меня таким, а может быть, никогда. Лицо ее плаксиво сморщилось.
— А что я могла поделать, Борис Антонович? Он подал заявление и на следующий день не вышел на работу. Я должна была засчитать прогул или…
— Вы должны были дождаться меня. Вы должны были найти с ним общий язык. Почему вы не сумели его убедить? Почему? Почему он подал заявление? Почему он ушел? Почему, я спрашиваю?
— Яне знаю, право… Возможно, собрание…
— Что? Какое собрание?
— Профсоюзное. Мы хотели обсудить его поведение. Нам стало известно, что он ведет себя аморально. Мы хотели сделать ему предупреждение, повлиять на него.
— Мы? Кто это «мы»? С каких пор у вас появились королевские замашки? Мы, Миусова первая! Ваша инициатива?
— Да, я посчитала необходимым как профорг… Мне стало известно из авторитетных источников, что у него незаконная связь. И это в то время, когда его жена в больнице! Как я должна была поступить? Пройти мимо этого явления? Я не объявила повестки дня, пригласила его на собрание и выложила все начистоту. Я сказала, что его поведение — это позор, аморальность. Я не хотела применять к нему никаких санкций, только пристыдить… А он… — Миусова нервно забарабанила пальцами по столу. — Он заорал, что я людоедка, пещерный человек, и хлопнул дверью перед собранием, представляете? На следующий день он принес заявление.