— Получил.
— Не придрался, что зачислен на работу за неделю до своего приезда?
— Слава богу, не заметил.
Мы оба рассмеялись.
15
Несколько дней я ничего не слышал о Кротове, не встречал его. Навалились предновогодние дела: большие передачи, различная документация, совещания в окружкоме. Моя дочь напросилась в больницу проведать Катю Кротову. Она вернулась очень озабоченная, словно врач после трудной операции, долго шепталась с матерью на кухне и на мой вопрос, как здоровье Кати, ответила, что мужчины в таких делах ничего не понимают.
Кротов напомнил о себе неожиданным образом.
Обычно в сильные морозы, когда даже градусники зашкаливает, паровое отопление в нашем деревянном двухэтажном доме не обогревает квартиру, приходится раз в сутки топить печку. В нашей семье эта обязанность лежит на мне.
Как-то вечером, вывалив охапку дров на железный лист, я принялся стружить сухое полено для растопки и вдруг ощутил, что в квартире необычно тепло. Как раз возвратилась из школы жена.
— Удивительное дело, — поделился я с ней открытием, — в печке сегодня нет надобности.
Мы потрогали трубы; они обжигали руку.
— Если это Кротов, — предположил я, — то он, кажется, действительно нашел свое призвание.
Жена посмотрела на меня осуждающе. Она болезненно переживала все, что так или иначе касалось Кати, и не видела повода для шуток.
— Пока ты ужин готовишь, схожу-ка я в котельную, поблагодарю истопника от имени жильцов.
— Лучше бы навестил девушку, — укорила жена. — Забыл о ней.
Я пообещал, что в субботу непременно наведаюсь к Кате.
Добросовестным истопником оказался в самом деле Кротов. Он сидел в одиночестве в слабо освещенном, жарком помещении котельной за грязным столом, перед кучей угля, наваленного на цементном полу, в шапке-ушанке, черном комбинезоне, в резиновых калошах, надетых поверх шерстяных носков. В топке котла сильно гудело пламя.
Некоторое время я наблюдал, как Кротов расставляет на столе длинной шеренгой костяшки домино и сбивает их щелчком. Он был так занят этим интересным делом, что не расслышал, как я спустился с железной лесенки и подошел к нему.
— Добрый вечер, Сергей Леонидович.
Он повернул голову и окинул меня равнодушным взглядом, словно я был рядовым посетителем котельной, а еще лучше — каким-то ведром с углем. Худое лицо его и руки были черны от въевшейся сажи.
— Жаловаться пришли?
— Благодарность пришел тебе высказать. От имени всех жильцов. Топишь ты отменно.
— Спасибо на добром слове, гражданин жилец. Премного вам благодарны. Стараемся, — протянул он высоким, злым голосом.
Я слегка смутился.
— Ну-ну, старайся. Посидеть тут у тебя можно?
— Испачкаетесь. У нас в чистом не ходят.
— Ладно, брось! — я придвинул железный табурет, мазнул но нему пальцем, вынул платок и в одно мгновенье превратил его в грязную тряпицу; затем утвердился на железяке.
Кротов пересыпал из ладони в ладонь костяшки домино.
— Ну, как дела?
— Дела как сажа бела. Так мы, истопники, говорим.
— Трудно?
— Нам, истопникам, к трудностям не привыкать. Лопата — наш друг.
— Вижу, «козла» сам с собой забиваешь?
— Пасьянс раскладываю. Карты жизни, — он пересыпал костяшки.
— Мог бы читать или писать. Все пользы больше.
— Нам, истопникам, грамота ни к чему. Нам, истопникам, литература до фени.
— Вот заладил! Ты посменно?
— Так точно. В ночь работаем.
Он уходил от меня, ускользал, не подпускал к себе.
В резиновых своих калошах Кротов прошлепал к ревущей топке. Из-под маленькой шапки с дурацким кожаным верхом торчали светлые пряди. Он распахнул кочергой дверцу, поплевал на ладони, вытащил из угольной кучи совковую лопату — и раз! раз! — принялся метать топливо в огненный зев… Вскоре на лбу его выступил пот. Он не разгибался. Раз! Раз! Топись, преисподняя! Мучайтесь, грешники! Для вас лопатку, Юлия Павловна! Для вас, Борис Антонович! Для вас, «Прекрасная Дама»!
— Уймись! — закричал я.
С грязным лицом, струйками пота на лбу Кротов вернулся к столу, сел и вытащил из комбинезона смятую пачку «Севера».
— Лихо работаешь, Сергей. Не надорвись.
Он сплюнул табачинку, прилипшую к языку.
— И сколько, прости за любопытство, ты получаешь за эту адову работу?
— На водочку хватает.
— А Катю прокормить хватит?
Вот я и дождался. Глаза его сузились, на скулах под тонкой кожей напряглись желваки. Он начал задыхаться.
— Вы зачем сюда пришли?
Я встревожился.
— Спокойно, Сережа. Просто так зашел.