Он весь дрожал, ухватившись руками за стол.
— Просто так зашли? А кто вас просил? Редакторский долг повелел?
— Да ты что, Сергей…
— Не нужно мне вашего сочувствия! Без него обойдусь! Что вы за мной по пятам ходите? Надоело!
Затылок у меня сразу отяжелел.
— Опротивело! — отчаянно выкрикнул Кротов.
Я все еще не уходил. И только когда он закричал мне в лицо совсем уж дикое и несуразное: «Я знаю, почему вы ко мне пристаете! Вы за Катей ухлестываете!» — я встал, плохо видя окружающее, словно котельная вдруг наполнилась дымом, и — хвать, хвать за поручни — полез по железной лесенке на свежий воздух.
Труба котельной дымила в ясное морозное небо. Улица была пуста. Я пришел домой, сел, не раздеваясь, на пол перед печкой и слепо принялся толкать в нее дрова. Жена всплеснула руками:
— Ты чего это? Жарко ведь.
— А пусть знает! Пусть знает! Его теплом не воспользуюсь!
— Боря, что с тобой? Ты печку сломаешь.
— Верка! — закричал я. Вбежала дочь. — Выбирай себе жениха, — сказал я ей, — с железной вегетативно-нервной системой. Чтобы он был тупой как пень, чтоб книг не читал, не писал, чтоб только на гармони брямкал. Поняла?
Она открыла рот от удивления.
— Бежи отсюда! — скомандовал я.
— Беги, — хладнокровно поправила жена.
— Все спать! — сказал я. — Буду топить, пока все не сожгу, потом сам туда залезу.
— Вера, дай папе брусничного сока.
— Керосину дайте. Запалю дом.
Они захохотали. Я посидел перед печкой, как Будда со скрещенными ногами, встал и пошел. Куда? В котельную, конечно.
Кротов опять швырял уголь в топку. Я спустился с лесенки и встал перед ним.
— Слушай, Кротов, или мы с тобой опять крупно поссоримся и кто-нибудь кого-нибудь засунет в печку, или ты мне немедленно скажешь, где лежит твой чертов роман, а я пойду возьму его и почитаю.
— Нет!
— Тогда имей в виду, Кротов, я его выкраду.
— Не сможете. Его нет.
— Где же он?
— Сжег.
— Когда?
— Сегодня.
— А черновик?
— Нет черновика!
— Тоже спалил?
— Спалил.
— Тут? — ткнул я рукой в топку.
— Тут!
— Так я и знал, Кротов, что ты дикий парень. Сердцем чуял: ты что-то умудрил. Теперь я засну спокойно. А ты до конца жизни можешь работать лопатой. Это легче и проще. Проще и легче.
Я пошел прочь.
— Кате не говорите! — прокричал он вслед.
16
Катя узнала без моей помощи.
Впервые я увидел ее после больницы вместе с Тоней Салаткиной. Был сумрачный, теплый и тихий денек. Они неторопливо шли в сторону редакции. Тоня Салаткина несла хозяйственную сумку, Катя прогуливалась налегке. Молоденькая медсестра с ее свежим скуластым лицом, ладной фигуркой в меховой шубке и камусных унтиках бережно вела подругу под руку. Рядом с ней Катя выглядела измученной. Она пополнела и подурнела. На щеках появились темные пятна, на лбу залегли морщинки, только глаза были такие же, как раньше, ясные, словно обточенные камешки янтаря.
Я заговорил с Катей. Тоня Салаткина нетерпеливо переминалась на месте, косила в нашу сторону черными глазами. Чтобы позлить девчонку, из какого-то непонятного упрямства, я отвел Катю в сторону и стал расспрашивать, что ей пишут из дома. Оказывается, Вера Александровна дважды звонила в больницу главному врачу Савостину и настаивала, чтобы Катю перевели в московскую клинику, где место ей обеспечено. Савостин, человек умный и рассудительный, необходимости в этом не видел, но на всякий случай переговорил с Катей и получил отказ.
— Может быть, напрасно? Вид у вас неважный, — сказал я.
— Да знаю… Совсем дурнушкой стала… — пригорюнилась она и как-то по-старушечьи вздохнула. — Ох, Борис Антонович! Разве дело во мне? Я все вытерплю. Вот Сережа… Я за него боюсь. Он стал такой нервный, издерганный. Раньше был просто вспыльчивый. А сейчас весь как на иголках. Он не жалуется, но я чувствую. Эта работа…
— Он сам ее выбрал.
— Вот именно сам. А знаете почему? Из-за меня. Чтобы деньги были. И еще, знаете… — она оглянулась на Тоню Салаткину, которая ожидала невдалеке, — …знаете, — и глаза у нее стали огромные и испуганные, — …он ведь сжег свою рукопись.
— Слышал об этом. Гоголь новоявленный! Он посылал ее куда-нибудь?
— В том-то и дело… — Катя оглянулась на подружку. — Он посылал ее в журнал, а ему вернули. И прислали плохую рецензию. А Сережа взял и сжег. — Она мучительно наморщила лоб. — Он сказал, что больше не будет писать ни одной строчки.
— И не пишет?
— Нет.
— Чем же он занимается в свободное время?