- Одного…, - уточнила я, а потом спросила. – Ты не боишься меня? Ведь я нежить.
- Нет, - тихо сказала старушка. – Существо, умеющее плакать над потерей своего сердца, не может быть нежитью. Пойдем, я тут недалече живу. Хоромы, правда, у меня неказистые, но стены греют, а крыша не промокает.
Старая женщина подхватила корзину и пошла вдоль ручья, а я поплелась за ней. Вскоре мы вышли из ложбины на тропинку, которая повела нас вверх к, поросшим кустарником и редкими деревьями, горам. Пока шли, она рассказывала мне о себе:
- Меня все бабой Натой кличут. В честь Пресветлого Ната Натой нарекли. Я тут одна живу. Вблизи жилья другого нет. Все сёла в долине у тракта, я тоже в селе жила, пока муж и сын живы были, но сначала муж от болезни сгорел, а сын с обозом ушел и не вернулся. Сказали, что остался в другой стране, нашел женщину, полюбил. А мне передали, что письмом все подробно объяснит. А письмо так и не пришло. Жив ли он ещё?
Идти в гору становилось для меня все труднее и труднее, сказывалось то, что я потратила все силы. Крылья оттягивали плечи, а убрать их не получалось. Да, что же это такое? Неужели во мне погибло все человеческое? Сквозь эти размышления до меня доносился рассказ старухи:
- Я травницей была всегда. Раньше только на лето за сырьем уходила, а как одна осталась, так и переселилась в горы. Мой-то дом в селе и так старый был. Муж, как раз перед болезнью, хотел новый строить, да не успел. Уж я его лечила, мага-лекаря приглашала, ничего не помогло. Видно богу так было угодно. А тут тихо, спокойно. Заготовлю травки, высушу одни, из других настойки сделаю, третьи изотру в порошки, чайные травяные сборы делаю, продаю потом на ярмарке в селе. Без денежки не остаюсь. На хлеб хватает. Тем и живу.
Она еще что-то говорила, но я уже не слушала, так как сосредоточилась на ходьбе, ноги отказывались шагать.
- Идем, милая, идем. Уже совсем близко, вон за тем поворотом и мои хоромы, - донеслись до меня уговоры бабы Наты, а я сидела на тропинке и не могла встать, в ушах стоял звон, мучила жажда. Но я поняла, что я снова приняла облик человека. Видимо, повлиял успокаивающий голос женщины.
Старушка оставила свои травы, подхватила меня под локоть, а в другую руку всунула свой посох:
- Давай-ка, обопрись на меня и посошок, поднимайся. Мне ж тебя не отнести, спина и так согнута, а ты ножками, ножками передвигай…
Так уговаривая меня, мы дошли до…землянки. Или это была вросшая в землю избушка? Из земли торчало несколько бревен сруба с узким окном, дверь была занижена так, что войти можно, если только согнувшись пополам. Из крыши торчала труба, говоря о том, что есть очаг или печь. Действительно…хоромы. Словно угадав мои мысли, Ната пояснила:
- Ты не смотри, что снаружи, а внутри просторно и тепло, сухо. Камин хорошо сложен, не дымит. Сейчас воды нагреем, чайку горячего выпьем, да и тебя умоем, вон вся чумазая, да в коростах. Отдохнем.
Оказалось, что к двери надо спуститься на несколько ступенек вниз, а дверной проем как раз в рост человека, нагибаться не пришлось. Внутри и правда было просторно, раз в десять больше от того, что я увидела снаружи. Стены были из бревен, выкрашены в белый цвет. А на них развешены многочисленные пучки сохнувших трав, от чего запах был как на лугу в солнечный день. У окна стоял стол со ступками и склянками. Вдоль стен стояли сундуки и короба. Центр комнаты занимал выложенный камнями очаг, над которым был купол вытяжки из жести. В очаге стояла тренога для котла, а рядом – запас дров.
Потолок тоже не нависал над самой головой, не давил. На балках лежали доски, тоже белые, не закоптившиеся. У дверей стаяло несколько ведер с водой. Была и широкая лежанка, заправленная лоскутным покрывалом. На деревянном полу раскатаны половички.
- Нравиться? – спросила старушка, когда я закончила осматриваться. Я утвердительно кивнула головой. А баба Ната продолжила. – Это мой Анат постарался, когда мы поженились. Сруб собрал, обложил камнем, а затем землей и дерном обложил. А перед этим прорыл канавы для отвода воды, скаты сделал так, что в доме даже в сильный дождь ни капли с потолка не упало. Уж сколько лет прошло, а сделанное с любовью не рушится. Я тут как вроде с ним…
Я опустилась на ближайшую скамью, а женщина начала хлопотать - зажгла огонь, поставила котелок с водой, потом приставила к очагу на камни два ведра воды, пояснив, что они нагреются и будет чем помыться. Вскоре меня разморило, и я уснула, а снился мне улыбающийся, веселый Винольм, его губы шептали мне «глупышка», а я в ответ ему улыбалась тоже.