Ночь была длинная, я вдоволь наслушалась: блюза, рока, свинга, что только не играло в машине. Они решили закончить эту культурную вечеринку только после икоты его друга и его собственной рвоты в грязном проходе между гаражами. Мерзкое зрелище, никогда не забуду, как он засовывал два пальца в рот и выплевывал только переваренный ананас. Я сразу знала, что добром это не кончиться. Но он улыбался, даже подпевал, так что я думаю это – его осознанный путь к плохому состоянию, через веселое, кратковременное. Хоть и недолго, но у него было все хорошо, и ради этого он пожертвовал нормальным запахом изо рта и чистой одеждой. Они распрощались друг с другом у старого панельного дома, и обоюдно призвали к оповещению о том, что они без проблем добрались до дома.
Но добраться нормально у него не вышло. После беззаботного пьянства к нему пришло осознание, осознание того, что рядом никого нет: никто не отвлечет смешной историей из прошлого, никто не подкурит сигарету и никто не прибавит громкости песне Джеймса Брауна. Он один, наедине с бессмысленной ночью. Ему было больно, очень больно. Он шел, разговаривая с самим собой, пытался добиться ответа у неба, кричал, выбил руку ударив по стволу клена, все тщетно – небо молчало, а дерево оказалось сильнее. Усталое отчаяние било справа, слева, он не держал удар только метился из стороны в сторону и несколько раз падал в нокдаун на холодную землю. Мне было страшно. После гаража у него оставалась всего две сигареты, его нервы были на исходе и мои резервы тоже. Все было против него: ветер агрессивно толкал назад, организм мстил за небрежное отношение, и только я – искренне хотела его успокоения. По дороге он споткнулся об лавочку, на которую тяжело дыша рухнул, бросив левую руку свисать вниз, и приминать сухую траву. Он отключился. На улице ни души, только безгласная улица, которой все ровно.
Пролежал так час. Все это время я пребывала в смятении и не находила себе места, но к счастью, он очнулся. Не меняя положения, он достал телефон и взглянул на часы, которые показывали 4:07. Сон оставил трезвость при себе и дал ему только головную боль, с которой он, хватаясь за заборы и ржавые металлические стены добрался до дома, не без помощи меня и моей предпоследней сигареты.