9:38 на наручных часах, шорох постельного белья и вибрация бьющих ресниц – он проснулся. Разряженный телефон мигает красным индикатором – он только счастлив, что никто не звонит. Чтоб лишний раз не разочаровываться не стал умываться, сразу пошел и налил себе так обожаемое им кофе. Глоток – выдох, глоток – кашель, глоток – выдох. Кружка на ковре, он сидит, сгорбившись над ее паром, солнечный свет пробирается через щель в шторах, видно раздражение на его лице, видно нежелание принимать солнце своим гостем. Кто-то мечтает увидеть свет в конце тоннеля, ему нужно только – заваленное камнями депо. Он хочет исправить это: встает и подходит к балкону, берется за правый край шторы и столбенеет, уставившись в приоткрытое окно. Пугающая тревога, от этого взгляда чуть не трескались стекла, он не смотрел на горизонт и скопление домов, он решался: проверять ему на вкус ту брусчатку внизу или продолжать терпеть. Все вокруг затихло и только шарады птиц завывали к себе. Я немо кричала ему: “Нет! Не стоит! Закрой шторы и отойди от окна” – но осталась неуслышанной. Он взвешивал, облизывая сухие губы и начал часто дышать перебивками. Господи, это не описать, никакие буквы не передадут того накала, что охватил все внешнее и тем более внутреннее. Он стоял так десять минут, три из которых рыдал, стуча по подоконнику. Всхлипывающий апогей. Он берет меня и тащит последнюю сигарету.
На балконе облако дыма, его глаза затерты до пугающей красноты. Я не знаю, оказался он слишком слабым, или недостаточно сильным, но я спокойно выдохнула, когда докурив, он закрыл окно и зашел в комнату.
Я сделала все – помогла протянуть еще день. Спустя несколько часов, смятая, лежа на дне в пред подъездной урне, я чувствовала гордость – гордость за выполненный долг. Глухой звук удаляющихся шагов. Я люблю тебя, и прошу, заметь звезды на белом потолке.