Лида всю жизнь Генку пилила по любому поводу: за то, что он пил, например. Несколько раз Генка пытался «завязать» и даже «подшивался». Тогда Лида придиралась к тому, что он вроде как много молчит: наверное, вспоминает свои попойки и мечтает, как бы раздобыть бутылочку. Генка не выдерживал и срывался, начинал выпивать снова.
Работая с ним на одном заводе и чуть ли не в одном цехе, она постоянно держала его под контролем. Время от времени объявляла ему войну и, например, через суд требовала с него алиментов на детей. А поскольку они продолжали жить вместе, получку отбирала тоже. И даже договаривалась на заводе, чтобы ему не давали денег на руки, а получала их сама.
Вот так они и жили. Генка очень завидовал нашим с мужем отношениям, хотя я тоже была не в восторге, когда Л. А. стал всерьёз увлекаться зелёным змием, много лет боролась с этим и всё-таки победила.
Мы с Генкиной семьёй были несколько ближе, чем с Женькиной, но полного родства тоже не было. Лида очень ревновала Генку ко мне и всякий раз препятствовала, когда он собирался чем-то мне помочь, – не деньгами, нет, а что-нибудь сделать, например, в новой квартире: «Что тебе уже совсем дома делать нечего?» – вопрошала она и не отпускала Генку ко мне одного ни на минутку, а когда были встречи «семьями», они, конечно, ограничивались застольями.
В итоге могу сказать, что на Женьку я никогда не обижалась за маленькое ко мне внимание, потому что он был очень счастлив в семье (прожив жизнь, я убедилась, что это не так часто бывает даже, казалось бы, в самых благополучных семьях), а Генку я просто немного жалела, хотя он и любил свою жену.
Теперь про Вовку
Вернёмся в Сибирь. Однажды в январе 1941 г. мы с Женькой вдруг почему-то были дома, а не в саду. В этот день, 11 января, оба родителя были дома: папа хлопотал по хозяйству, а маме нездоровилось, и она лежала в постели. Вдруг к нам пришла фельдшерица Галя, которую мы прекрасно знали, поскольку часто, особенно я, болели, и Галя всегда в это время нас навещала и лечила. Мы её так и звали: «Галя с чемоданчиком».
Когда Галя пришла, отец быстренько одел нас и выпроводил гулять, и мы с Женькой радовались снежной и морозной сибирской зиме. Где был Генка – не помню, наверное, слонялся где-то по своим неотложным делам.
Через какое-то время отец позвал нас в дом, раздел и, вынеся откуда-то из-за печки какой-то свёрток, сказал: «Ребята, посмотрите, что нам Галя в чемоданчике принесла». Мы взглянули: «Это Вовка, Полькиной матери сын» (очередной нянькой у нас тогда была 15-летняя девочка Поля, и её часто навещала её мать с грудным младенцем на руках.).
– Хорошо, – сказал отец, – пусть будет Вовка, Володька, Владимир Владимирович, раз вы так его назвали.
Так в нашей жизни появился младший и последний брат Вовка. И когда уже через год-полтора мы с Женькой приехали из нашего очередного «длинного», как мы его называли, детского сада, то увидели, как этот Вовка, словно маленький принц, разгуливает по комнате, уставленной многочисленными комнатными растениями (мама очень любила цветы и комнатные тоже, и у нас всегда их было огромное количество), как в каком-нибудь зимнем саду, мы очень даже позавидовали ему.
Вовка был очень милым ребёнком, и с его появлением в нашей с Женькой жизни мы поняли, что Генка – любимец мамы, а Вовка – любимчик отца, а мы с Женькой – где-то посерединке внимания, и с раннего детства стало ясно, что главные в нашей детской среде – это Генка и Вовка. Мне досталось нянчить Вовку долгие годы. Нет, мы не страдали от того, что нас меньше любят и что Вовка был постоянно со мной, куда бы я ни пошла, ни поехала. Одно время он даже называл меня «мамой», чему я совершенно не радовалась. Он почти никогда не ходил в детсад, и в Москве тоже.
Однажды в моей школе на весенние каникулы нас, «активистов», (а я была очень активной) в награду за нашу «работу» повезли автобусом на экскурсию в тогдашний Загорск (я училась в 6-м классе), Вовка, конечно же, был со мной. Надо признать, что Вовку нянчили все экскурсанты, включая нашу учительницу и старшую пионервожатую: когда он, утомившись в дороге, заснул у меня на руках, его взяла к себе наша учительница.
К сожалению, Вовка – самый неудачный мой брат из троих. Почему-то в абсолютно непьющей семье он стал выпивать с 14 лет, причём серьёзно, с попаданием в милицию. Тогда о наркотиках было ещё и не слышно, но Вовка пил уже какие-то таблетки и однажды чуть не погиб, пока мы не обратили внимание на то, что он спит как-то совсем неестественно, и не вызвали скорую помощь и т. д., и т. п.