И вдруг ее беззащитное тело внезапно отвернулось от нас со вздохом, который заставил всех ошеломленно застыть, потерять дар речи и затаить дыхание. Мать, тетушка Наннина, ведьма, тетушка Анджелина и Цезира — все умолкли перед зрелищем уходящей жизни. Некоторое время бабушка оставалась неподвижной, лежа лицом к тому углу комнаты, который не освещала ни одна свеча, выставив на наше обозрение тонкую, почти детскую шею. Вдруг тело, скрытое полутьмой, — маленькое, хрупкое, состоящее из одних костей — снова испустило вздох, легкий и очень долгий. Тогда это и случилось — то, чего боялась мама, потому что видела это раньше у своего отца. Леденящий, похожий на хлюпанье, предсмертный хрип, который в наших краях называют непереводимым словом 'u iesm' — своего рода последнее дыхание, стремление души выйти из тела.
— Умерла, — всхлипнула мама, наклонившись к своей матери.
И тогда пришел мой отец.
3
Мы все собрались для бдения над телом. На бабушке было выходное платье, которое она надевала в день моего первого причастия. Платок, завязанный на макушке «луковкой», поддерживал челюсть. Тетушки принесли вязанье и бобы для чистки. Говорили, что моя бабушка была трудолюбивой женщиной и предпочла бы, чтобы у ее тела они занимались полезным делом. Они сидели вокруг гроба и, пока работали, передавали друг другу изображение Иисуса с разделенной на четыре части грудной клеткой, из которой вырывался красный свет. Сердце было изображено как на детских рисунках, с острым кончиком. Джузеппе сообщил, что сядет на вечерний поезд.
Мама не хотела, чтобы я надевала черное платье, поскольку смерть и дети не должны смешиваться, и поэтому я выбрала женственное зеленое платье-футляр длиной до колен, плотно облегающее бедра, которых у меня не было. На грудь я в знак траура прикрепила черную пуговицу. Некоторые тетушки говорили, что бабушку свел в могилу тяжелый бронхит. Мама слушала и молчала. Она даже упоминать не хотела о болезни, которая вошла в тело бабушки и сожрала его. Недуг был слишком отвратительным, и мама боялась, что стоит только назвать его вслух, как сразу же сама им заболеешь. Поэтому она только вздыхала, то и дело недоуменно озираясь.
— Куда подевался твой брат? Как нехорошо не прийти попрощаться с бабушкой, — повторяла мама, судорожно оглядывая комнату. — Подойди, сядь рядом со мной, Корнелия, — сказала она вдруг и придвинула ближе пустой стул.
Папа опустился на колени и провел руками по глазам. Рядом больше не было бабушки, которая уговаривала его не беспокоиться, потому что маме нужно просто поговорить с кем-нибудь по душам.
В два часа пополудни волнение мамы из-за отсутствия Винченцо стало неукротимым. Я отправилась искать брата, радуясь возможности на время избавиться от удушающего аромата цветов, щекочущего ноздри. Было ужасно жарко, западный ветер гонял по всем переулкам пыль и обрывки бумаги. Рядом с церковью Буонконсильо я встретила учителя Каджано.
— Мария, что ты здесь делаешь? — удивленно спросил он.
— Бабушка вчера умерла, — ответила я, даже не поздоровавшись.
— Бабушка умерла? Так ты еще ничего не знаешь? И дома тоже ничего не знают? — Учитель взял меня за руку. Впервые я почувствовала, какова на ощупь его кожа. — А теперь давай найдем маму и папу.
— Меня отправили искать Винченцо. Я знаю, где мама и папа.
Синьор Каджано посмотрел на меня с нежностью, которой я у него никогда раньше не видела, затем наклонился ко мне, упираясь руками в колени:
— Послушай, Мария, иногда в жизни случаются вещи, которые мы не можем изменить. Надо просто принять их и продолжать путь.
— Вы говорите мне это, потому что бабушка умерла?
Учитель выпрямился и пошел дальше, снова взяв меня за руку. Тогда я увидела ряд машин, припаркованных на обочине дороги, патрульный автомобиль карабинеров с мигающими огнями, толпу людей на улице, стариков в окнах, детей, прячущихся за юбками матерей.
— Давай сначала позовем маму и папу, — снова сказал учитель, но любопытство заставило меня вырвать руку и побежать по направлению к толпе.
— Мария! Вернись, пожалуйста! — Но я бежала слишком быстро, и учитель остановился.