Она сжала пальцы в щепоть и едва намеченным жестом осенила себя крестом на уровне рта, прикрывая знамение другой ладонью.
Магда не могла не заметить, что уже три месяца Павлина не вывешивает после стирки куски материи, которые использовала как прокладки. Однако приписала задержку месячных потрясению, вызванному смертью Ариса. И только сейчас вдруг поняла, что Павлина похудела, а грудь у нее увеличилась! Пресвятая Дева уже ничем не сможет ей помочь. Да, Фотини нужно отправлять домой, причем срочно.
— Я пойду лягу, — сказала Магда. — Устала что-то.
Она принялась складывать тарелки в раковину. Искоса взглянув на свояченицу, Фотини встала, поцеловала Магду и Павлину и спустилась к себе.
— Я иду спать, — сказала Павлина.
— Останься, — потребовала Магда.
Павлина бросила на нее растерянный взгляд и села. Магда снова окинула взглядом ее лицо и грудь:
— Как давно у тебя нет месячных?
Они провели ночь в слезах. Сто раз повторила Магда один и тот же вопрос:
— Что же с нами будет?
В пять часов утра, когда в комнате Павлины прозвонил будильник, они еще сидели за кухонным столом.
— Иди спать, — сказала Магда. — Я сама пойду на завод. Скажу, что ты заболела.
Без пятнадцати шесть утра Магда вышла из дому, изобразила на лице крайнюю озабоченность и с деловым видом зашагала по улице как можно быстрее, чтобы избежать любых расспросов, в случае если кому-то придет в голову ее остановить.
До самой Даппии она не встретила ни одной живой души. Только у гостиницы «Посейдон» обогнала группу девушек, направлявшихся к заводу, и поздоровалась с ними так торопливо, что ей самой стало неудобно. На заводе она сказала охраннику, что Павлина сегодня не выйдет на работу, а может быть, не появится и в ближайшие дни.
На обратном пути она столкнулась с Мараки, которая взглянула на нее с удивлением.
— Павлина заболела, — сказала Магда, не дожидаясь вопроса. — Я зашла на завод предупредить, что она не придет. — Она поджала губы, сокрушенно покачала головой и добавила: — Ничего, ничего, пустяки.
Придя в Даппию, Магда поднялась вверх по Печной улице и направилась к церкви Святого Спиридона. Отец Космас служил у алтаря. Магда села на скамью в глубине маленького храма и подождала, пока не уйдут три женщины, для которых священник проводил обряд.
Как только отец Космас заметил, что Магда осталась после службы, он проверил, насколько плотно закрыта дверь, сел на одну из пяти церковных скамей и наклоном головы позволил ей приблизиться. Глядя прямо перед собой, он поднял открытые ладони в жесте приветствия:
— Я слушаю тебя.
— Я хочу исповедаться.
— Господь облегчит твое бремя, Магда, как Он делал это и раньше. Ты пришла, куда следует. Говори, чтобы я мог тебе помочь.
— Мой грех станет причиной смерти человеческого существа.
— Слушаю тебя, — сказал священник.
Магда ничего не скрыла от Космаса. В течение получаса священник слушал ее, не сводя глаз с алтаря. Он не задал ни одного вопроса. Когда Магда завершила свой рассказ словами «Будь милосерден ко мне, ибо я согрешила», священник долго молчал, взвешивая все преимущества и недостатки тех или иных вариантов действий.
— Да поможет нам Господь, — торжественно сказал он, поворачиваясь к Магде лицом. — Жизнь снова показала бедному священнику, который служит тем, кто еще более беден, как суров наш мир. Он состоит из страданий, голода, одиночества. А главное, Магда, из мук бесчестия, из прекрасных и глупых мук, выдуманных людьми, словно им не хватает того, что у них уже есть. Итак, быть может, ты права. Я не знаю… Если тебе кажется, что так будет лучше, отправь Павлину в клинику «Милосердие» в Пирее. Все жительницы Спетсеса знают, где она находится. Даже если, с Божьей помощью, не все в ней побывали…
— Все это должно навсегда остаться в твоем сердце, отец мой.
— Навсегда и останется, — сказал Космас. — Разве я предал тебя, когда семнадцать лет назад ты мне открылась? — И добавил: — Несмотря на то, что тайна твоя была для меня тяжелой ношей. Kirie eleison, с нами милость Господня.
Священник встал. Магда поклонилась, поцеловала ему руку и вышла из церкви.
На обратном пути Магда думала о наказании, которое Господь посылает брату и сестре, родившим совместное потомство, чтобы найти в себе силы по возвращении домой ранить свою дочь как можно больнее.
— Твой будущий ребенок — незаконнорожденный, — сказала она Павлине с каменным лицом. — Он будет жить в стыде, в унижении, в болезнях. А во что превратится наша жизнь? Разве ты можешь позволить себе стать матерью? Что будет со мной? Ты должна избавиться от этого ребенка!
Павлина ждала этих слов. Когда в начале октября у нее началась рвота, она подумала: «Ничего прекраснее со мной произойти не могло. И все остальное неважно».
Она посмотрела на мать и медленно, с расстановкой произнесла:
— Ты знаешь, мама, как я люблю тебя… Кроме тебя, у меня никого нет. Но этого ребенка я люблю больше всего на свете. Больше тебя, больше жизни, больше всего в этом мире. Больше, может быть, чем я любила папу. Никто не притронется к моему животу.
Тем же утром, немного позже, Магда вернулась в церковь Святого Спиридона.
— Она отказалась, не так ли? — спросил священник.
— Да…
— Я этого ждал. Я ее знаю, твою Павлину. — Он чуть заметно улыбнулся. — Есть, конечно, некоторые обстоятельства…
— А если открыть ей, что он ее брат, это ее не переубедит, как ты думаешь?
— Ты ничего ей не скажешь, Магда, — произнес Космас не терпящим возражений тоном. — Это ничего не даст.
Космас прослужил двенадцать лет священником в Трикале, своем родном городке. Множество детей родилось там от сестер и братьев. И каждый вырос нормальным и здоровым.
— Господи, спаси и сохрани. — Магда перекрестилась.
— Да будет так, — сказал священник, поднялся со скамьи и добавил: — Приходи ко мне часам к пяти, обсудим дела наши грешные. А я тем временем буду думать, что делать.
— Спасибо, отец Космас, — сказала Магда.
— Буду думать и молиться, само собой, — уточнил священник.
До полудня отец Космас был занят с прихожанами. На этот раз собеседование с ними оставило у него ощущение фальши. Разговор напоминал череду тщательно, до автоматизма отработанных движений в хорошо поставленном балете. В двенадцать тридцать Космас вышел из церкви и направился к доктору Михалису, единственному на острове врачу. Его одноэтажный дом, маленький, квадратный и без сада, стоял у дороги к Старому Порту. Когда пришел священник, в гостиной сидели три человека, четвертый находился в столовой, служившей одновременно приемным покоем. Как обычно, раздвижная дверь, делившая две комнаты, оставалась приоткрытой.
— Я не могу вылечить тебя от преклонного возраста, Коста, — говорил доктор пациенту. — В семьдесят два года у всех суставы болят. Это нормально.
Потом он пригласил отца Космаса.
— Что тебя привело? Ты же никогда ко мне не ходишь…
Космас кивком показал на дверь. Михалис небрежным жестом прикрыл ее, но священник встал и задвинул поплотнее.
— Что случилось? — спросил доктор. — Ты плохо себя чувствуешь?
Космас выдержал паузу, потом спросил вкрадчивым голосом:
— Помнишь семью из Афин, о которой ты мне рассказывал год или два назад?
— Да. И чего ты от них хочешь?
— Они по-прежнему ищут ребенка?
— Да, я уверен… Двух недель не прошло, как они мне опять об этом писали.
— Писали, говоришь? Из Афин? Давно ли из Афин пишут на Спетсес?
— Извини, я перепугал… Они мне об этом сказали, когда приезжали дом на зиму закрывать.