— Что же Он сделал?
— Он доверил ей Фотини. Два года назад твоя тетя заболела. Добрых три километра отделяет монастырь от вашего дома у Святого Николая. Спускаться вниз, к дому, приятно, особенно в теплую погоду, но возвращаться в гору трудно, сама знаешь, ты только что проделала этот путь. И так почти год твоя мать ходила этой дорогой под зимними дождями и в августовскую жару. Обслуживание твоей тети занимало у нее много времени.
— А что мама делала для нее?
— Все, — ответил священник.
Он рассказал, как Магда покупала продукты, занималась домом, готовила еду, приходила, уходила. Через двенадцать месяцев здоровье Фотини резко пошатнулось. Это случилось прошлой зимой. Однажды Фотини вернулась из Пирея от врача совсем без сил. Она узнала, что ее рак дал метастазы. И кому ей было об этом сказать, как не Магде? После этого Магда стала навещать ее два раза в день. Она покидала монастырь после заутрени, в шесть пятнадцать, помогала Фотини умыться, занималась домом, готовила еду, снова бежала в монастырь, уходила после обедни, кормила Фотини, делила с ней ужин, если не постилась, и возвращалась в свою келью уже затемно.
— Но Фотини умерла здесь, в монастыре?
— В конце сентября Магда попросила разрешения переселить Фотини в свою келью. В противном случае Магде пришлось бы покинуть монастырь и переехать к ней домой. Сначала игуменья, конечно, отказала. Кельи монахинь — это прежде всего место молитвы и очищения души, а уже потом жилище. Не открывая секретов, которыми я поделился с тобой, я переубедил игуменью, и твоя мать смогла поселить свояченицу в своей келье. Для души Магды это был путь к спасению, единственная возможность успокоить свою совесть. В течение следующих четырех или пяти месяцев твоя мать вела жизнь настоящей святой. Мне открыт смысл этого слова, Магда. И я произношу его со спокойной душой, уверенный, что перед лицом Господа я применяю его верно и оно здесь к месту.
— А где моя мать спала?
— Ты рассмотрела мою келью, не так ли? Я видел, как ты окинула ее взглядом, когда вошла… Ах, Павлина! Несмотря на все твои несчастья, внутри ты по-прежнему резвая и умная шалунья! — Павлина грустно улыбнулась. — Да, я заметил тот взгляд… Ты все поняла… Так вот, кельи монахинь еще меньше, чем моя комната. Твоя мать разместила Фотини в своей келье. Три месяца Магда спала на стуле. Потом события стали развиваться стремительно. Примерно в середине декабря здоровье Фотини очень ухудшилось. Ее страдания сделались столь сильными, что болеутоляющие средства уже не помогали. Да и время года было суровое. Сегодня денек хорош, но ты знаешь, как нас одолевает влажность. Декабрь и январь были ужасные. В кельях нет каминов. Все спасаются от холода и влаги под несколькими одеялами, кто сколько найдет. Я говорю от влаги, потому что сырость столь велика, что все становится мокрым: и воздух, и земля, и стены. Даже простыни делаются влажными.
— Фотини была так больна. Что же мать могла сделать?
Отец Космас рассказал, что Магда, спасая Фотини от болей, от сырости и холода, от всего, что делало конец ее жизни пыткой, лежала рядом со свояченицей целыми ночами. Она раздевалась, чтобы теплом своего тела унять, насколько возможно, дрожь, бившую Фотини. Магда прижималась к ней, пытаясь уменьшить ее страдания, клала руку на то место, куда указывала Фотини. Как-то после обеда, в начале этого месяца, Космас нашел Магду в церкви. Она лежала на полу, лицом вниз, раскинув руки крестом. Священник помог ей подняться. Под глазами у нее были темные круги. Сил у нее уже совсем не оставалось, но взгляд был ясен, в нем горел прекрасный, светлый огонь.
На вопрос священника, что случилось, Магда ответила, что час назад Фотини сделала неожиданное признание.
— Я ненавижу тебя, — процедила она сквозь зубы. — Обеих вас ненавижу, и тебя, и твою дочь.
Магда сказала ей:
— Я делаю то, что должна делать.
Павлина беззвучно плакала:
— Фотини знала?
— Фотини все знала. Всегда.
Павлина долго молчала, в ужасе зажав рот руками. Космас не сводил с нее глаз. Он знал, каким будет следующий вопрос. У нее запершило в горле, она прокашлялась и с замиранием сердца спросила:
— Про меня тоже?
— С самого твоего детства она это знала, но всегда скрывала от всех. И от мужа, и от вас, и от меня. Мне она открылась лишь за три-четыре месяца до смерти, после того как переселилась в монастырь. Желание отомстить твоей матери снедало ее тридцать пять лет. Но она так и не решилась. Фотини была бездомной. Куда бы она пошла? Пришлось покориться судьбе и остаться рядом с теми, кто ее обманул…
— Как она узнала?
— Вот что она мне рассказала. Однажды июльским днем, когда тебе было месяца три, твоя мать оставила тебя в коляске в саду, в тени за домом, там, куда по утрам не попадают солнечные лучи. Она попросила оставшуюся стряпать на кухне Фотини приглядывать за тобой: из окна была хорошо видна твоя коляска. Не знаю почему, Никос вернулся домой. Фотини уже хотела было окликнуть его, как вдруг увидела, что он подходит к коляске, берет тебя на руки, поднимает над головой высоко-высоко, дальше некуда. Он улыбнулся тебе, прижал к груди, начал укачивать, целовать и снова укачивать. Он говорил тебе нежные, полные любви слова. Называл тебя своей доченькой, а потом, продолжая обнимать, разразился слезами. После чего положил тебя обратно в коляску и, даже не вспомнив, зачем приходил домой, ушел работать. Фотини все слышала и видела из окна кухни. Вечером за ужином ее муж сидел с подавленным видом. Фотини спросила, как прошел день. Он ответил, твоя тетя запомнила его слова: «Надо идти рыбу ловить». А сам только что вернулся с рыбной ловли…
— Значит, все эти годы Фотини ненавидела меня? Наверное, желала моей смерти…
— Она желала смерти всем вам, Павлина. И твоей матери, и Никосу, и тебе, конечно, и даже Спиросу, который плохо смотрел за своей женой. И с того июльского дня она непрерывно следила за каждым проявлением нежности Никоса по отношению к тебе. Ты получила любовь двух отцов, Павлина.
Павлина подавленно молчала. Космас продолжал:
— Теперь у Фотини оставался только Арис. Она буквально тонула в любви к нему, дышала только им одним. А сын покончил жизнь самоубийством… Судьба… Когда твоя тетя сказала твоей матери, что ненавидит ее, это означало в ее устах: «Я воспользовалась твоим отчаянием и заставила тебя тратить все силы на помощь мне». Фотини тоже ведь далеко не как святая себя вела. Твоя мать не одна тут грешница… Сама того не ведая, Фотини сняла груз с души Магды. Это и есть утешение, Павлина. Взять часть бремени ближнего твоего и возложить на собственные плечи, как облегчают поклажу мула, когда ему слишком тяжело. Вот что сделал Господь на кресте, взял на себя ношу, страдая за всех нас. Фотини утешила твою мать помимо своей воли.
Голос отца Космаса ослабел. Он немного помолчал, потом сказал:
— На пороге смерти ее руководствовал своей мудростью Христос. Злоба Фотини послужила делу добра.
Опять повисла пауза. Не скоро заговорил Космас:
— Позавчера днем Фотини умерла на руках твоей матери. Останки твоей тети были перенесены в придел для ночного бдения. Твоя мать всю ночь простояла там, читая молитвы. Вчера утром, около пяти часов, мать-настоятельница нашла ее без сознания у гроба Фотини. Игуменья привела ее в чувство и отвела назад в келью. Твоя мать возлегла на то самое ложе, на котором несколько часов назад умерла Фотини. Вчера же, около восьми часов утра, ее нашли бездыханной. Вот, Павлина, теперь ты все знаешь. Твой отец и твой дядя вместе ушли из жизни в гневе, твоя мать и твоя тетя умерли на руках друг у друга, тоже почти одновременно… Действие проклятия закончилось. Господь Всемилостивый поможет тебе отыскать твоего ребенка, я в этом совершенно уверен.
Он поднял глаза на Павлину: та словно обратилась в камень.
— Хочешь передохнуть несколько минут? — участливо спросил священник.