Она наклонилась, хотела рукою обчистить грязь и тут же забыла про туфли. Взяла ком земли, поднесла поближе к глазам.
Земля совсем влажная, вязкая, совсем еще неподатливая, не созревшая, от нее пахло сыростью, прелью, чем-то резким и нестерпимо родным… Анна, неожиданно для самой себя, прижалась вдруг щекой к грязному, мокрому и липкому комку…
Ей сразу стало легко и свежо от холодного этого прикосновения.
Ну куда она уйдет от этой земли? Куда уйдет от Женечки, от Нины и Коли? Зачем ей уводить детей от этой земли? Да пропади он пропадом, подумала она о муже, пусть лучше сам уходит, если не одумается…
Земля быстро подсыхала у нее на ладони. Анна неторопливо раскрошила ее в руке, помедлила и свободно и плавно отбросила от себя.
Вернувшись к огородам, она обчистилась, как могла. Не спеша прошла по деревне. Встретила по пути несколько человек, со всеми поздоровалась, но не задержалась ни с кем, всем было заметно, что Анна Андреевна торопится — мало ли у агронома весной дел!
Дошла до дому, поднялась на крыльцо, уверенно распахнула дверь, переступила через порог.
Алексей валялся посреди прихожей. Должно быть, добавил еще, потому что был не настолько пьян, когда она уходила.
Анна заглянула на кухню. Свекровь сидела на скамейке, настороженно поглядывая на невестку.
— Мама, пойдите-ка, — позвала Анна свекровь. — Помогите уложить Алексея.
— А ну вас, — ответила свекровь. — Я в ваши дела не мешаюсь.
— Как знаете, — сказала Анна. — Мне он муж, а вам сын.
Она взяла мужа под мышки, втянула в горницу, подтащила к кровати. С трудом подняла, уложила, прикрыла одеялом, отошла к окну.
«Да, — подумала она, — пусть сам уходит, а я никуда не уйду».
Она поглядела в окно. Посреди улицы, осторожно, чтоб не запачкать сапоги, шел Прохоров. Сапоги на нем были праздничные, хромовые. Небось опять собрался с Поспеловым куда-нибудь по делам. Анна сунула руку меж глянцевых листьев фикуса и застучала по стеклу.
Прохоров не слышал. Она пробежала по горнице и выскочила на крыльцо.
— Тихон Петрович, Тихон Петрович! — позвала она. — Коням больше не отпускай овса! Запрещаю! А то как бы нам не просчитаться…
Последний снег вот-вот должен сойти, сев у нее не за горами.
Ни с чем и ни с кем не хочет она мириться…
С Поспеловым говорить тоже иногда бесполезно. Его не переучишь. Вот приблизился сев. Теперь он начнет ездить. По полям. Обозревать поля, как помещик. В Сурож и обратно. Будет каждодневно докладывать в райком сводку. И если запоздает хоть на час, из райкома позвонят: что случилось?
Анне даже смешно стало. Она представила себе, что бы было, если бы в старые, дореволюционные времена управляющий каким-нибудь большим имением принялся ежедневно докладывать помещику, как у него идет сев. Вдруг из Сурожа полетели бы в Пронск телеграммы. Пятьсот гектаров! Тысяча! Две! Три! Наверно, помещик подумал бы, что управляющий сошел с ума. Конечно, времена были другие, тут не о сравнении идет речь. Но и так нельзя — не доверять совсем! Может быть, самый большой вред, какой может нанести себе человек, это утратить доверие к людям…
Спустя несколько дней, вернувшись с работы, Алексей сам подошел к Анне.
— Анечка, я был пьян, погорячился…
Он просил, был ласков, как когда-то в первые дни. И она позволила ему поцеловать себя…
Много было тому причин. Дети. Прежде всего дети. Нина и Коля. Устоявшийся быт, привычка, семья. Если она прогонит Алексея, все осудят ее. Чего стоит жена, которая не прощает своему мужу!
На самом деле она прощала Алексею грубость по иной причине. Где-то в самой глубине сердца ее все-таки трогало, что Алексей ревнует. Ревнует, значит, любит. Ревность всегда вызывает подозрения. Значит, любит. А ей так хочется, чтоб ее любили…
В семье Анны вновь воцарился мир.
XXXI
На лугу за фермой силосовали сено.
Анна туда собралась с утра.
— Женя, пойдешь со мной?
Женя кончила весной семилетку, осенью собиралась в Пронск, поступать в педагогический техникум. При мысли об этом у Анны сжималось сердце. Почему-то становилось жаль и Женечку и себя. В это лето она старалась как можно больше времени проводить с Женей.
В цветастых ситцевых платьях, в одинаковых легких тапочках мать и дочь походили на двух сестер. Они и взялись, как подружки, за руки и вместе зашагали огородами к ферме.
На лугу работали преимущественно женщины и девчата. Было хоть жарко, но весело. Анна подошла, поздоровалась, хозяйским взглядом окинула луг. В этом году решено было закладывать силос не в траншеях, а буртами. Такой способ требовал меньше труда и, как говорили, не ухудшал качества силоса. Грузовик подвозил скошенную траву, клевер, люцерну. Жужжал привод, тарахтела силосорезка. Бурт закладывали так, как она говорила: слой травы — слой клевера. Присыпали солью, смачивали, трамбовали, и снова: слой травы — слой клевера.
Анне ужасно захотелось стать рядом со всеми, вместе со всеми подносить траву, укладывать ее, ровнять… Она взяла у кого-то вилы, подцепила охапку клевера, еще, еще… Клевера было маловато. Она подозвала Федю Ярцева, работавшего на машине.
— Федя, поезжай к Кучерову. Подбавим-ка еще кукурузы. Скажи, чтоб косили клин, что за ветлами. Кучеров знает. Да пусть не тянут. Скажи, я велела… — Она повернулась к женщинам: — Не жалейте, девчата, клеверу. Сейчас нам подбросят…
Женя тоже разравнивала клевер в бурте. Анна и не заметила, как выросла ее дочь. Еще несколько лет, подумала Анна, и у нее уже внуки…
Со стороны Мазилова появился «газик». Анна знала, кто это. Кучеров не осмелится с нею спорить, но обязательно перестрахуется. Он, конечно, тут же сигнализировал Поспелову, и Василий Кузьмич мчится теперь к ней. Выяснять, уточнять, и на всякий случай: «Я предупреждал, но Анна Андреевна взяла ответственность на себя».
«Газик» замер у бурта. Поспелов даже не вылез.
— Анна Андреевна, на минутку!
Она подошла с подоткнутой юбкой, с травой в волосах.
— Не рано, Анна Андреевна?
— Я беру ответственность на себя, Василий Кузьмич.
— Тогда я обратно, а то я сказал подождать, пока не спрошу.
Только Поспелов отъехал, из-за леса появилась еще машина, на этот раз «Победа». Начальство! Должно быть, Поспелов тоже ее приметил, потому что «газик» его повернул обратно.
«Победа» на луг не въехала, стала на дороге, какой-то плотный мужчина пешком шел через луг.
— Бог в помощь! — прокричал он еще издали.
— Бог-то бог, да сам не будь плох, — ответила ему Дуся Красавина. — С нами в сене спать!
— Силосуете?
— Нет, языки чешем!
Но Поспелов уже обогнал приезжего, выпрыгнул навстречу ему.
— Товарищу Волкову!
Да, это был начальник облсельхозуправления своею собственной персоной.
— К нам, Геннадий Павлович?
— Проездом.
Волков подошел к бурту, взял у одной из женщин вилы, наклонился, поддел край.
— Бедновато!
Поспелов обернулся.
— Анна Андреевна, слышите?
Анна застеснялась Волкова — очень уж у нее был неавантажный вид, но делать было нечего.
— Здравствуйте, Геннадий Павлович.
— Анна Андреевна… Честь имею!
Волков указал на бурт.
— Не бедновато?
— Я уже распорядилась подкосить кукурузы, добавим, в самый раз будет.
— А не рано?
Поспелов всплеснул руками.
— Вот и я говорю!
— Нет, Геннадий Павлович, можно косить, — твердо возразила Анна.
— Смотрите…
— А вы к нам?
Он отрицательно покачал головой:
— В Давыдове был. В совхозе. Но по случаю встречи задержусь. Обедом накормите?
Поспелов был солидный человек, самостоятельный, умный, угодливостью, думалось Анне, не болел, но его лицо выразило такую готовность накормить Волкова, что Анне стало досадно.
— Накормлю, конечно, — сказала Анна. — Если не побрезгуете.