Вчера под вечер Клаша вошла в кабинет и протянула Анне ключ.
— Семен Евграфович велел передать…
Анна сразу поняла — ключ от квартиры Тарабрина. Жена Тарабрина за неделю до конференции перевезла вещи в Пронск. Но Жуков, должно быть, не был уверен в избрании Анны, выжидая — кто окажется первым секретарем.
Да, кончился Тарабрин. То есть не сам он кончился, а кончилась его деятельность в Суроже, секретари райкомов не возвращаются в районы, которые когда-либо покинули.
Иван Степанович Тарабрин… Первый секретарь райкома. Много лет проработал он в Суроже. Бывали у него здесь и взлеты и спады. Ругали его и хвалили. Подвергался критике, получал награды… Всякое бывало!
А как он жил дома? Чем занимался, что читал, о чем думал?
Об этом Иване Степановиче Анна не знала ничего. Теперь она шла по комнатам, в которых он совсем недавно обитал, спал, ел, разговаривал. А теперь ей здесь предстоит жить…
Вот в эту угловую комнату, самую большую и светлую, поместит Нину и Колю, в той, что глядит окнами в палисадник, устроит свой кабинет… Кабинет! Анна улыбнулась. У себя в доме она может устроить себе кабинет! Рядом спальня…
Анна вздрогнула, точно кто-то коснулся ее спины холодной рукой. Не хочет она больше спать с Алексеем. Пусть живет в отдельной комнате!
После конференции Алексей избегал Анны. Вечером, когда она возвращалась, он спал или притворялся, что спит, утром торопливо уходил, раза два вообще не ночевал дома. Самой Анне тоже было недосуг, район требовал непрерывного внимания, и она все откладывала и откладывала разговор с мужем.
Да, решила она, Алексея поместит в отдельную комнату. Пусть живет, как хочет. Крыша над головой есть, а кормить — пусть кормит себя сам…
Она ходила по особняку, обдумывая, кого куда поселить. И вдруг почувствовала, что в квартире кто-то есть. Кто-то дышит в оставленной этой квартире. Может быть, кошка, оставленная хозяевами? Ну что ж, найдется место и кошке.
— Кто там?
Анна спросила громко, отчетливо и пошла к дверям…
В угловой комнате стоял Алексей. Она не слышала, как он вошел. Стоял неуверенно, виновато. Его точно пошатывало, хотя на этот раз он был трезв. Он смотрел себе под ноги, не осмеливаясь глядеть на Анну. Но она видела, очень хорошо видела его растерянные, выцветшие глаза.
— Что тебе нужно?
— Анечка…
Она задала свой вопрос деловито, сухо, как задала бы его любому постороннему человеку, а Алексей окликнул ее жалобно, точно провинившийся ребенок.
— Анечка… — забормотал он быстро-быстро. — Вот заживем теперь… Ты меня прости. Ну, что с дурака взять? Ты же любишь меня. Все будет в порядке. Все на своих руках перетащу…
— Что перетащишь?
Ирония невольно зазвучала в ее голосе.
— Вещи!
Ирония не дошла до него.
— А я еще подумаю, стоит ли переезжать…
Она сама не знала, как вырвались у нее эти слова.
— Да ты что? — Он отступил от нее. — Ты что — ненормальная?
— Мне с детьми хватает того, что есть… — Подумать только! Он готов был убить ее за то, что она не ушла из секретарей, а теперь собирается делить с ней квартиру! — А что касается тебя — мир велик…
Алексей шагнул к жене.
— Анечка, не обижайся…
— А я не обижаюсь. Ты — отрезанный ломоть.
— У тебя на меня ножа не найдется…
— Ты сам себя отрезал от семьи.
— Анечка, поверь, заживем здесь…
Он не сомневался, что она простит, он привык к тому, что Анна неизменно его прощает.
И ей действительно опять стало его жаль! Ох, уж эта жалость!
— Вот что, Алеша!…
Она решилась поговорить с ним, но тут зафыркала машина, щелкнула дверца и зазвенел звонок. Алексей рванулся было и тут же вопросительно посмотрел на жену.
— Открой, — сказала она.
Анна не ошиблась, это был Жуков Позвонил в райком, узнал, что ее нет, догадался, где она…
Жуков пожал руку Анне и Алексею.
— Осматриваетесь в новой квартире?
Она неопределенно пожала плечами.
— Осматриваемся.
Жуков энергично потер руки и засмеялся.
— Теперь будет удобно! — Он повел рукою вокруг себя. — Простор!
Анна читала его мысли. Он уступал Анне первенство до поры до времени. Пока ее не постигнет участь Тарабрина. В конце концов дойдет очередь и до него. Он сам не прочь занять эту квартиру.
И Анне стало противно — и то, что ее мерят этой квартирой, и то, что вообще существует эта квартира, и то, что она сама распределила уже все эти комнаты.
Да разве она из-за положения не захотела бросить свой пост?
Она ничего больше не сказала Жукову и опять пошла по квартире. Хорошие комнаты Большие, светлые. На улице ветер, дом несколько дней не топили, но в доме тепло. Кухня такая, что в ней целую ораву накормить можно. Надворные постройки. Теплая уборная. Это тоже удобно, что теплая уборная…
— Да, хорошая квартира, — громко произнесла она, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Жуков и Алексей следовали за ней, квартира действительно была хороша, и они понимали, что поддакивать не стоит, Анна сказала это скорее самой себе.
Она повернулась к Жукову, на мужа даже не посмотрела.
— Что ж, Семен Евграфович, — произнесла она с усмешечкой. — Поставим вопрос на бюро.
— Какое бюро? — Жуков махнул рукой. — Квартира механически переходит…
— А я не поеду в эту квартиру, Семен Евграфович, — неторопливо, но твердо проговорила Анна. — Мне хватит моих комнат. Женя учится в Пронске, а Алексей Ильич с матерью… — Она не договорила. — Стыдно перед товарищами из промкомбината, да и перед райздравом тоже. Тесновато здесь, конечно, но ничего. Детский сад разместится, а на будущий год пристроим еще две комнаты.
— Да вы что? — Жуков даже попятился. — Анна Андреевна, да вам ни один ваш преемник этого не простит!
Анна опять усмехнулась.
— А я не уступлю свой пост никому, кто не одобрит моего решения!
— Да это просто глупо, — не сдержался Жуков. — Не хотите вы, я займу, у меня тоже, слава богу, семья. Детсаду здесь только тесниться…
— Нет, Семен Евграфович, не согласна, — упрямо сказала Анна. — Хоть тесно, а все же детсад. Если хотите, это принципиальный вопрос. Я не хулю Тарабрина, но этот стиль отживает. Пусть народ видит, на что у нас используются особняки…
Что-то в ее тоне было такое, что делало спор бесполезным. И Жуков не осмелился возражать.
И она пошла, не приглашая за собой ни Жукова, ни Алексея и, пожалуй, даже не замечая, что они все-таки следуют за ней.
LII
Снег валил с первых дней декабря. Падал, падал, завалил Сурож сугробами, низкие дома замело по самые окна. Волков появился тоже весь в снегу, в цигейковой шапке, в коричневом дубленом пальто венгерской выработки, в теплых ботинках, со снегом на шапке, на плечах.
Шумно вломился в кабинет, румяный, довольный, смеющийся, снял шапку, отряхнул снег на ковровую дорожку и с протянутой ладонью пошел прямо на Анну.
— Принимаете старых друзей?
Он и вправду принадлежал к числу старых друзей. Ну, друзей не друзей, а к числу старых знакомых. Анна была знакома с Волковым лет пятнадцать. Встречались они, правда, редко, но привыкли друг к другу, было о чем вспомнить, потому при встречах ощущали взаимную доброжелательность.
В этот вьюжный декабрьский день Анна никак не ждала Волкова, хотя Ксенофонтов предупреждал ее.
— Что-то, Анна Андреевна, сдается мне, с Давыдовским совхозом неблагополучно.
— Что такое, Григорий Федорович? — встревожилась Анна.
— Звонил Апухтин, вызывают в Пронск, боюсь, как бы его не того…
— Так какое же это неблагополучие, Григорий Федорович? Наоборот. Если бы областное управление совхозами не сопротивлялось, мы давно бы освободились от Апухтина…
Она попросила Ксенофонтова созвониться с Пронском, но он ничего еще не успел узнать, как в райкоме появился Апухтин.