– Леди, вы мое спасение, – воскликнул он. – Я уже и не надеялся вас дождаться. Роуз ведь не обещала ничего, просто сказала, что побеседует с вами.
Я сбросила с головы капюшон, являя свое лицо, и Мишель ахнул:
– Глазам своим не верю. Когда я описывал типаж образа баронессе, то даже не думал, что можно будет найти столь точное попадание.
– Благодарю, мистер Лонтье, – немного смущенно ответила я. – Роуз отзывалась о вас, как об очень порядочном человеке, и объяснила о заработке какого рода идет речь.
Играть уж совсем наивную дурочку мне не хотелось, отчего-то мне казалось, что Мишелю на картине нужен образ уверенной в себе женщины и соблазнительницы. Поэтому изображать из себя уж совсем трепетную лань было бы излишне.
– Да, – расплылся в улыбке Мишель. – Заказчик платит весьма хорошие деньги и гарантирует анонимность.
– Тогда перейдем прямо к делу, – я сняла с себя плащ и повесила на ближайшую вешалку. – Мои родители весьма строгих нравов и мне пришлось убегать через окно, чтобы попасть к вам. Поэтому до рассвета мне необходимо вернуться домой, а раз так, давайте приступим прямо сейчас.
От моей прыти мужчина слегка растерялся, однако тут же собравшись, пригласил проследовать за ним.
Будучи Роуз, я не единожды бывала в его мастерской. Просторное помещение, заставленное холстами и мольбертами, с вечно витающим запахом краски и ярким светом. Однако сегодня оно было приглушенно до интимно-тусклого.
– Позировать надо здесь, – Мишель указал на постамент, задрапированный черным мехом наподобие огромной кровати.
– Просто лежать? – подходя к своему импровизированному ложу и ощупывая бархатный материал, спросила я.
– Красиво лежать, – поправил меня Лонтье.
Несколько мгновений я раздумывала над тем, как именно расположусь на этом меховом великолепии, мысли в голову упорно не приходили.
– Где я могу раздеться? – спросила у художника и, получив кивок в сторону ширмы, прошла за нее.
Пока снимала платье, еще несколько раз задала себе вопрос, а правильно ли поступаю, соблазняясь деньгами и соглашаясь на портрет. Но эти мысли я отгоняла одну за другой, словно назойливых мух, и продолжала упорно стягивать с себя сначала корсет, а затем и чулки с трусиками.
Как мужчину, Мишеля я абсолютно не стеснялась. Даже будучи Роуз, я бы сумела раздеться перед ним, не дрогнув ни мускулом. Почему-то я не воспринимала его, как самца. Для меня художник был другом. А у друзей нет пола.
Выйдя из-за ширмы, я подошла к меху и все же растерялась. Присела на край ткани и замерла.
– Удивительно дело, – заметил Лонтье. – Обычно девушки, которые приходят сюда впервые, бояться меня. В вас же не чувствуется страха перед обнажением, скорее наоборот, вам это нравится. Единственное, что вас смущает, это растерянность перед тем, как именно нужно позировать. Сказывается нехватка опыта.
– Это плохо? – вскинув взгляд, уточнила я, удивляясь проницательности художника.
– Нет, как раз нет. Просто непривычно и странно, – Лонтье подошел ближе и принялся объяснять, как мне лечь. Руками он не касался, лишь направлял, при этом неосознанно переходя на “ты”: – Нужно прилечь на бок. В талии более сильный изгиб. Одну ногу выпрями, вторую, наоборот, немного подтяни. Вот так. Отлично. Замри.
Я даже дышать перестала. Поза была вполне удобной, разве что воздух в мастерской слишком прохладен, отчего кожа начала покрываться мурашками.
Мишель отошел на несколько метров, полюбовался моей обнаженной фигурой издалека, а затем принес поднос с маленькими чайными свечами и принялся расставлять их вокруг меня, прямо на черном меху.
– Я хочу, чтобы в твоих глаза отражался огонь, – пояснил он. – Да и сам свет придаст картине пикантности. Ты главное не шевелись сильно, иначе воск расплескается прямо на шкуру, или того хуже – огонь перекинется на материал.
Удивительно дело, я смотрела на Мишеля и не узнавала его. Привыкла видеть художника радужным, восторженным, но едва дело коснулось непосредственной работы, он сосредоточился, подобрался, стал серьезен и собран.
Время текло, я все лежала на постаменте. Свечи медленно прогорали, а художник творил. Мишель рисовал быстро: вначале делал набросок, затем наносил какие-то легкие мазки. За кропотливое прорисовывание он даже не брался, лишь отмечал на холсте какие-то одному ему ведомые детали.
Объективно я понимала, что за одну ночь он мой портрет нарисовать не сумеет, а значит уже завтра мне придется прийти сюда повторно. Возможно и послезавтра.