И, конечно, мать. Как будто мало горя выпало на ее долю, как будто взялись силы небесные доканать ее. Но нет, мать, слабая, всегда готовая плакать над своим и чужим горем, вдруг стала неузнаваемая: ни слова упрека или жалобы. Словно ждала она этого дня, чтоб сказать себе: «И это меня не сломит».
— Не плачь, Надюша, не виновата ты. Разве могу я поверить в такое… Был бы отец жив, не дал бы тебя в обиду. Все война проклятущая.
СУДИЛИЩЕ
Рабы, те, кто боятся говорить за павших.
Потом был суд, о котором никогда не хотелось вспоминать, и первое горькое разочарование в людях. Она была уверена, могла спокойно положить голову на плаху, что Сашок откажется от своих показаний, иначе и быть не могло, но ничего подобного не случилось. Суд был открытый, и в маленький зал народу набилось видимо-невидимо. Задолго до этого дня на гастрономе и зимнем кинотеатре были развешаны объявления, гласящие, что состоится суд над группой грабителей.
Тетя Маня пришла расстроенная.
— Воистину, добрая слава под камнем лежит — худая по дорожке бежит.
На суд она не пошла и Зинаиду Федоровну не пустила.
— Чего слушать-то? Одна камедь все! Расстраиваться только. Сашка привели под, конвоем. Надя пришла по вызову сама. Филя, увидев ее, успел шепнуть на ходу:
— Не тушуйся, все будет хорошо! — и ободряюще подмигнул рыжим глазом.
Надя отвернулась. «Пошел ты, куда подальше!»
От спертого воздуха и духоты ей стало худо, и в какой-то момент она совсем перестала соображать, что происходит. Зал поплыл в тумане, а на сцене, где сидели судьи, все смешалось в одно пестрое пятно. Не понимая, о чем ее спрашивают, она тупо воззрилась на судью, пока тот не прикрикнул на нее. Тогда она совсем невпопад на вопрос, сколько ей лет и какое образование, ответила: «да». Сашок, худой, с провалившимися глазами, увидев Надю, попытался сказать ей что-то, но вместо этого зашмыгал носом, губы его беззвучно задрожали, задергались, он поднял плечи и втянул голову. Смотреть на него было противно до тошноты, она повернулась спиной и закрыла глаза. Ей вдруг начало казаться, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим и этот другой смотрит давно виденный фильм, но, о чем говорят на экране, разобрать невозможно.
Между тем суд шел своим чередом. Присутствующие в зале время от времени что-то выкрикивали, судья призывал к порядку, потрясая колокольчиком и угрожая очистить зал от публики.
Не сразу вышла Надя из своего отупения. Уже послышались недовольные голоса:
— Притворяется дурочкой, вроде не слышит!
— Первое дело прикинуться ненормальной, авось помилуют! И только когда судья, вторично возвысив голос, крикнул ей:
— Встать, Михайлова! — она вскинула голову и встала, держась за спинку стула.
— Признаете вы себя виновной в предъявленном обвинении?
— Нет, не признаю, наврал все Гуськов!
— Хорошо, допустим, а откуда он узнал о существовании этих вещей?
— Я ему рассказала, что…
— Ага! Все-таки вы говорили Гуськову, где находятся эти предметы.
— Я сказала, на рояле.
— И ценность их тоже сказали?
— Нет, цену я не знаю.
— Говорила, говорила, — выкрикнул Сашок. — Сказала, часы из золота, а лягушка…
— Сядьте, Гуськов, вас не спрашивают.
— Врешь, я сказала, как золотые.
— Вы не отрицаете, что сказали, подсудимому, где находятся вещи?
— Да! — взвизгнул Сашок, — И сказала, что хозяйки дома не будет.
— Я сказала, что мы с Диной Васильевной едем в театр.
— Прекратите! Предупреждаю последний раз. Отвечать только на вопросы судьи! Спрашиваю вас, Михайлова, еще раз: вы подтверждаете, что сказали Гуськову, где находятся вещи, ценность этих вещей и что дом в момент ограбления не охраняем? Отвечайте прямо на поставленные вопросы.
— Да, говорила, — тихо сказала Надя и запнулась: «Что я говорю! Они сбили с толку, все выглядит так, как врет Сашок. Я ничего не смогу доказать».
— Суд учтет ваше чистосердечное признание, — услышала она голос судьи.
Потом убедительно и горячо говорила женщина—адвокат. Накануне она долго увещевала Надю полностью довериться ей и не допускать «хулиганских эксцессов» на суде, чем крайне удивила ее. «Почему «хулиганских выходок»? Еще просила защитница не мешать ей на суде, не перебивать речь, которую она приготовила для защиты. Очень бойко и уверенно говорила адвокат, пересыпая свою речь цветистыми изречениями из греков, римлян и даже Ленина. И долго. Из всего ее выступления Надя поняла, что защитнице жалко нашу молодежь, жертву войны, не нашедшую себя. Слушая ее, Надя недоумевала: «почему» не нашедшую», когда все так хорошо было найдено?» Старалась молодая адвокат вовсю, много хороших слов произнесла в пользу своих подзащитных, прося у судей снисхождения, учитывая их молодость и чистосердечное признание, напоминала, что они дети погибших фронтовиков и росли фактически беспризорными.