Теперь каждый день к 3 часам дня к вахте приводили лошадь, и она в сопровождении конвоира, кривоногого малыша, чуть повыше Надиного плеча, отправлялась на пекарню. Некая злоязычная зечка прозвала малыша «Пятницей», «за высокий уровень интеллекта», — прозвище прилипло намертво, и бедняга с ее легкой руки служил предметом всяческих насмешек не только в зоне, но даже в казарме.
Не без душевного трепета отправилась Надя в первый раз на пекарню в сопровождении Пятницы. Она уже знала, что там работают четверо бесконвойных мужчин, и приготовилась отразить любое поползновение на свою честь, не рассчитывая на свой конвой, как на защиту. К счастью, никто на нее не посягнул и даже не обратил внимания. Отстроенная в те времена, когда на Кирпичном содержались пленные немцы, пекарня с тех пор пришла в упадок. Закопченная, высокая труба, крыша, увешанная вереницей грязно-серых гигантских сосулек, и два маленьких грязных окна выглядели черным пятном на фоне сверкающих снегов при свете прожектора на столбе и лампочки над крыльцом. Лошадь, зная хорошо дорогу, сама подошла к крыльцу и остановилась.
— Здесь иди, — указал на дверь Пятница.
— А вы?
— Иди, иди давай, твое дело! Надя постучалась в дверь.
— Чего стучишь? Иди, — подтолкнул он ее и распахнул дверь.
Чудный запах свежего хлеба ударил ей в нос, голова пошла кругом, пришлось ухватиться рукой за косяк, чтоб не упасть.
— Эй, там! Дверь плотней закрывайте, не лето! — крикнул неприветливо кто-то из глубины пекарни.
Откуда-то появился невысокий, желтый лицом, раскосый человек, не то мальчик, не то просто низкорослый.
— Сто надо, деуска? — спросил человечек.
— С Кирпичного я, за хлебом приехала!
— Так, так, — закивал он головой. — Готов хлеб, забирай надо.
«Комяк или ненец», — решила Надя, но не успела хорошо разглядеть его, как человечек быстро нырнул обратно.
— Мансур, Мансур! Там женщина за хлебом приехал, — услышала Надя.
Довольно долго никто не показывался. Наконец, вышел черный мужчина, с огромным торсом и короткими ногами, голый по пояс, весь запорошенный мукой. Не спеша вытер руки о грязное полотенце и, угрюмо взглянув на нее, спросил:
— Новая, что ли? Давай документ! — Надя с готовностью протянула накладную.
— Кто такая?
— Михайлова, с Кирпичного, — оробев, ответила Надя.
— Экспедитор?
— Хлеборезка!
— Мишаня! Отпускай Кирпичному! — крикнул черный и скрылся в проем двери, откуда несся хлебный дух.
Появился тот, кого, видимо, назвали Мишаней, неся впереди себя лоток, где в два рядка блестели черным глянцем ароматные буханки.
Надя схватила лоток, да не удержала, и хлеб посыпался на пол.
— Чего же ты, кулема! — заругался Мишаня. — Держать надо!
Вылетел Мансур и тоже гаркнул басом.
Надя нагнулась, и с полными глазами слез, стала подбирать с полу хлеб, но лоток поднять не могла, не было сил.
— Помогай надо деуска, — сказал маленький человечек. — Тяжело ей.
— Тяжело — не берись! — буркнул черный и одной рукой поднял с пола весь лоток.
Дверь отворилась, и Пятница ввалился через порог.
— Скоро ты? Сколько можно ждать! Быстро давай! — рассерженно обратился он к Наде.
— Тебе чего? Откель явился? — Лохматая громада Мансура с лотком в руке зависла над Пятницей.
— За ней пришел, в зону надо вести, копается долго, — нисколько не испугавшись, пояснил он.
— Да ты что? Иль зечка, что ли?
— Зечка она, зечка! — ответил за Надю Пятница. Удивительно, как быстро изменились пекари: забегали, засуетились.
— Так бы сразу сказала!
Вслед за Мансуром Мишаня быстро отволок все лотки, и хлеб мигом перекочевал на полки в хлебный ящик, что стоял в санях.
— Спасибо, спасибо, — только и успела поблагодарить их Надя.