Коллектив Шолоховской медсанчасти, 80-е годы
Валя
После переезда в Шолоховку Валя работала в хирургическом отделении процедурной медсестрой, затем, после рождения Эллы, в детском отделении. В то время разрешалось брать отпуск по уходу за ребенком только на три месяца. По окончании этого срока Валя вернулась на работу, а с ребенком сидела ее мама Мария Алексеевна. Вале был также позволен часовой перерыв для кормления грудью. Вскоре мы переехали из маленькой и холодной квартиры на Горького в трехкомнатную квартиру на улице Чехова, где и прожили до отъезда в Америку с 1967 по 1993 год.
На фоне дома по улице Чехова, 70-е годы
Валя замечательно пела и часто участвовала в художественной самодеятельности больницы, исполняя песни в хоре или дуэтом вместе с Тамарой Сергеевной Иньяковой под аккомпанемент неизменного аккордеониста Эдика.
Выступления, 70-80-е годы
Валя отличалась хорошим вкусом и часто заказывала одежду в местном ателье мод. Фасоны она придумывала сама, а когда дети были маленькими, то даже сама им шила. Я помню великолепно придуманные новогодние костюмы: Королевы для Эллы и Музыки для Жанны, благодаря которым девочки заняли первые места на школьном бале-маскараде.
Вследствие Валиного гостеприимства у нас часто собирались врачи, учителя и другие интеллектуалы поселка. Эти сборы отличались не только обилием блюд, которые готовили Валя и ее мама, но также обилием музыки: я играл на аккордеоне и пианино, Валя и гости пели. В основном это были народные песни, а также популярные песни из кинофильмов. Любили мы и потанцевать, и повеселиться в местном ресторане «Тополек». Однажды, мы засиделись после закрытия ресторана. Раздался стук из запасного выхода. Я и главврач Качур открыли дверь и сказали, что ресторан закрыт. Не успел я сообразить, что происходит, как на мой длинный еврейский нос опустился кулак, потекла кровь. Нападающий начал убегать, мы побежали за ним, но его не догнали. Мне оказали первую помощь, но придя домой, я понял, что у меня перелом. С тех пор у меня затруднено дыхание с левой стороны. Также мы любили отдыхать на природе. Излюбленным местом отдыха была «Старая мельница» на берегу реке Быстрая. Практически каждое лето Валя с детьми уезжала в пионерский лагерь «Уголек», на берегу реки Северский Донец недалеко от города Белая Калитва. Первые годы своего пребывания в Шолоховке на должности врача лагеря работал и я. А перед эмиграцией на этой же должности работала моя старшая дочь Элла.
Элла салютует пионервожатой в лагере «Уголек» 1980 год
Осуждение (часть первая)
Однако я подхожу к самому трудному периоду нашей жизни в Шолоховке. 25 мая 1985 года в мой больничный кабинет явился милиционер по фамилии Соломатин и намекнул, на то, что мне преподносят подарки. Это был первый сигнал к будущей эпопее, но я не понял, что от меня ожидается взятка. Эта взятка могла бы спасти меня от скамьи подсудимых. Однако я не считал, что подарки от благодарных пациентов являются нарушением закона, и относился к таким проявлениям внимания без опасения. Попутно отмечу, что мой друг Толик Вагенлейтер за несколько дней до этого события говорил мне: «Будь осторожен, шахтеры ценят тебя как специалиста, но поговаривают, что без денег к тебе не попасть». Я, естественно, проигнорировал это предупреждение, так как разговоры были лишены основания. Я был абсолютно уверен, что мне нечего бояться, ведь я не занимался никакой противоправной деятельностью. Не обеспокоил меня и приехавший из Белой Калитвы с проверкой невропатолог Кузьменко. Он, как бы между прочим, передал разговор с секретарем парторганизации, который заявил: «Ваш Вайсман больных без денег не принимает». Я опять-таки отмахнулся на это, лишенное правды заявление, и сказал: «Мало что говорят». Это было пост андроповское время, когда сажали должностных работников, чтобы припугнуть других авторитетных лиц. В этой ситуации страдали и врачи. К тому же, в 1980-м году в Америку уехали мои брат и мать. Как я узнал позже, с момента их отъезда за мной была установлена слежка как за неблагонадежным.
Через несколько дней после визита милиционера я поехал в пионерский лагерь «Уголек», где работала Валя, и на всякий случай предупредил ее о неблагополучной обстановке, складывающейся вокруг меня. Как только я вернулся на работу, в мой кабинет вошли представители милиции и сказали, что я должен пойти с ними. Один из милиционеров провел обыск в кабинете и допросил моих медсестер. Другой отвел меня домой, где также был произведен обыск. Имущество сразу подверглось описанию, и почему-то были конфискованы несколько облигаций государственного займа. Результаты обыска представителей милиции явно не удовлетворили, так как в доме не было обнаружено никаких лишних денег, а сумма вкладов на сберкнижке была мизерная. Я считал себя одним из самых необеспеченных врачей, так как все деньги, которые я зарабатывал, уходили на семью и мои увлечения: книги, пластинки и марки. У нас не было никаких значительных материальных ценностей: ни дома, ни машины, ни дачи, как у других обеспеченных людей поселка. После обыска меня посадили в машину и отвезли в отделение милиции на допрос, главной темой которого было получение взяток и требование признать «факты». Интересно, что в тоже время подобные обвинения были предъявлены невропатологу из горняцкой и психиатру из восточно-горняцкой медсанчастей. В течение короткого периода были арестованы ранее работавший у нас врач-дерматолог и главврач сельской больницы в хуторе Ленинка. Как мне стало известно позже, одновременно с моим делом были заведены дела на председателя колхоза “Крутинский” и директора шахты “Шолоховская”. Естественно, врачей обвиняли в получении взяток и выдачи липовых больничных листов, а должностных лиц – в злоупотреблении властью. Председателю колхоза вменяли растраты, а директору шахты – приписки, так как запасы угля на шахте были истощены. Мы все оказались жертвами компании, продиктованной верхами, которая преследовала определенные цели – это было смутное время смены власти, когда каждый второй хотел выслужиться, поэтому создание липовых дел было привычным явлением. Забегая вперед, хочу сказать, что перед судом, когда я был отпущен из Новочеркасской тюрьмы, мы с женой поехали в Белую Калитву к главному врачу. Он посадил нас в машину и отвез к себе на дачу, опасаясь разговаривать в своем кабинете. На вопрос, почему он меня не защищает от липового обвинения, он ответил, что говорил с прокурором (своим другом), пытаясь это сделать, но прокурор развел руками и показал пальцем на потолок, дав понять, что это указания сверху. После его слов я понял, что обречен и мне ничего не остается, как ждать суда, который решит мою дальнейшую судьбу.