Приняло их, пеной бурля,
Чёрное море, а не земля
24-го февраля.
* * *
Волны холодного небытия
В белой уходят пене.
Эстер, скажи, где могила твоя?
Где преклонить колени?
Умер Мессия во чреве твоем –
Ждали напрасно люди, –
В черной воде похоронен живьем
И воскресать не будет.
Кто под прикрытием громких тирад,
С честью и долгом в ссоре,
Перерубил корабельный канат,
Узников бросил в море?
Их, переживших погромы и страх,
К смерти вела дорога.
В чьих они были всесильных руках:
Зла, Провиденья, Бога?
Дети, и женщины, и старики –
Нет никому спасенья.
Все они лягут в морские пески
И обретут забвенье…
Эстер последний встречала восход
На корабле у трюма.
На Палестину спешил пароход,
Старое судно "Струма".
23 март – 4 апреля 2012 года
Завершу повествование о семье Мейтис рассказом о моей маме. Ее звали Геня, но в эвакуации ростовские казачки переименовали в Анну. Папа называл ее ласково Куцалы, от Аникуца (так по-румынски звучало ее имя). Точная дата рождения Анны Мейтис не известна. Хотя в паспорте у нее обозначен 1906 год, она помнила эпизоды, связанные с погромом 1903 года, а значит, возможно, была ровесницей века.
Анна Мейтис, 1970, поселок Шолоховский
Семьи Мейтисов и Вайсманов жили напротив друг друга. Поженившись, мои родители переехали в дом свекрови, бабушки Цейтл, которая к тому времени была вдовой. Там в 1928 году родился я, старший сын Льва Вайсмана, Юлий, названный так в честь дедушки Йоэла. Когда мне было 3 года, папа отделился от Мейтисов и снял во дворе некоего господина Каца двухкомнатную квартиру на улице Прункуловская. Там родился мой брат Фима (Хаим) в 1934 году.
Дом на улице Прункуловская (фотография Steinchik)
После рождения брата мы переехали в четырехкомнатную квартиру на втором этаже в том же дворе. В четыре года Фима выпал из окна второго этажа. Очевидно, потерял равновесие в тот момент, когда я отвернулся. Я успел схватить его за ножку, но в моей руке остался только ботинок. Мой брат спланировал прямо в соседский вазон с цветком. Цветок, вероятно, смягчил удар. В результате Фима даже не потерял сознание, отделавшись только раной на затылке. Я выскочил на улицу и принес его домой. На помощь пришел дядя Копель, который как раз проходил мимо нашего дома. Он вызвал семейного врача по фамилии Урбанович, и тот оказал Фиме первую помощь. Кроме шрама, падение не привело ни к каким последствиям, что значительно сгладило мое чувство вины перед Фимой во время этого несчастного случая.
Получив возможность переехать в более престижный район, мой отец выбрал центр на улице Гоголя напротив парка со знаменитым кафедральным собором и триумфальной аркой, установленной в честь победы русского оружия над турками. Это была квартира буржуазного типа, с четырьмя комнатами, одну из которых занимал мамин рояль. Переезд означал, что папа достиг определенных высот в своей коммерческой деятельности. У мамы была прислуга, а у меня – гувернантка Настя, которая ходила со мной гулять в Пушкинский парк и заодно встречалась там с молодым священником. Я носил модную в те времена «матроску». Жили мы благополучно и счастливо до 1940 года, то есть до прихода Советской власти в Бессарабию.
Молдавская деревня. Рисунок Анны Мейтис (Вайсман)
Предыстория: семья Вайсман
Я отчетливо помню дедушку Менделя. Он был крепким мужчиной, знавшим себе цену. Он руководил семейным кланом, вокруг которого группировались остальные родственники, жившие в Кишиневе.
В субботу представители семьи Вайсман садились за огромный стол. Бабушка Хейвет ростом была выше деда и поэтому называлась «большой бабушкой». Она стояла возле него по струнке с кувшином вина и наливала бокал. Дедушка Мендель выпивал его после обязательной молитвы на хлеб. Затем дедушка вытирал усы, бабушка садилась за стол, и начинался субботний вечер. Я помню, как стол буквально ломился от огромных гусей, индюков, пастромы, фаршированной рыбы. Над их приготовлением хлопотала бабушка и многочисленные родственники, участвовавшие в трапезе.
Дедушка Мендель занимался коммерцией. Он скупал у молдаван зерно, которое те привозили на подводах, запряженных быками. Затем зерно ссыпали в огромный амбар, что находился в глубине двора. Этот двор смыкался с двором Йоэла Мейтиса, отцом моей матери.