«Трам-тарарам! Когда речь заходит о текстильной промышленности, выясняется, что многие такие-растакие высокоблагородные личности из Гарварда сыграли в ее развитии весьма грязную роль.
Возьмем, например, Эмоса Брустера Барретта, гарвардского выпускника 1794 года…»
Будь я проклят! Это же моя семья! Знал ли Фогель, что я здесь, слушаю его лекцию? Или он читал точно такую же лекцию своей толпе студентов каждый год?
Я вдавился в сидение, а он продолжал.
«В 1814 году Эмос и несколько его гарвардских дружков объединили усилия с целью совершить промышленную революцию в Фолл-Ривер, штат Массачусетс. Они построили первые большие текстильные фабрики. И стали заботиться обо всех своих рабочих. Это называется патернализм. Из соображений нравственности они поселили девушек, набранных с отдаленных ферм, в общежития. Конечно, компания вычитала половину их скудной зарплаты за еду и жилье.
Юные леди работали по восемьдесят часов в неделю. И Барретты, естественно, учили их бережливости: „Кладите свои деньги в банк, девушки“. Догадываетесь, кому принадлежали эти банки?»
Мне безумно хотелось превратиться в комара, чтобы с жужжанием улететь.
Встроив в свою лекцию больший, чем обычно, каскад непристойных эпитетов, Дональд Фогель излагал хронику роста компании Барреттов. Это заняло почти весь час.
В начале девятнадцатого столетия половину рабочих в Фолл-Ривер составляли дети. Некоторым из них было всего лишь по пять лет. Дети приносили домой два доллара в неделю, женщины — три, мужчины — максимальные семь с половиной.
Но, конечно, не все наличными. Часть выдавали купонами. Действительными только в магазинах Барреттов. Конечно, Фогель приводил примеры того, насколько плохими были условия труда.
Например, в ткацкой мастерской влажность улучшает качество ткани. Поэтому владельцы фабрик вдували как можно больше пара в эти помещения. И даже в разгаре лета окна оставляли закрытыми, чтобы поддерживать влажность основы ткани и утка. Что не внушало рабочим особой любви к Барреттам.
«И давайте рассмотрим такой-растакой фактор, — негодовал Дональд Фогель. — Мало того, что все утопало в грязи, что за несчастные случаи рабочим не выплачивали компенсации, так еще сокращали их такую-растакую зарплату! Прибыли Барреттов стремительно росли, а они все равно снижали такую-растакую зарплату! Потому что каждая новая волна иммигрантов была готова получать еще меньше. Трам-трам-тарарам!»
Позже я много занимался в библиотеке колледжа Рэдклифф. Там я встретил одну девушку. Дженни Кавиллери. Ее отец был кондитером из Крэнстона. Ее покойная мать Тереза Верна Кавиллери была дочерью сицилианцев, которые эмигрировали в Фолл-Ривер, штат Массачусетс.
Теперь вы можете понять, почему я возмущаюсь своей семьей?
Пауза.
— Завтра в пять часов, — сказал доктор Лондон.
9
Я бегал.
Выйдя из кабинета врача, я пребывал еще в большем смятении и раздражении, чем раньше. Единственным способом излечиться от этого нового лечения было до изнеможения бегать в Центральном парке. С тех пор как мы случайно снова встретились с Симпсоном, мне удалось уговорить его тренироваться вместе. Поэтому всякий раз, когда он освобождался от работы в больнице, мы встречались и бегали вокруг озера.
К счастью, он никогда не спрашивал, продолжаю ли я отношения с мисс Джоанной Стайн. Сказала ли она ему что-нибудь? Поставила ли она мне диагноз? Как бы то ни было, эта тема блистательно отсутствовала в наших разговорах. Откровенно говоря, мне кажется, Стива вполне удовлетворяло, что я снова разговариваю с человечеством. Я никогда не морочу голову своим друзьям и поэтому сказал ему, что начал посещать психотерапевта. В подробности я не вдавался, а он на них не настаивал.
Сегодня днем после сеанса с доктором я очень разволновался и невольно бежал слишком быстро для Стива. После одного круга ему пришлось остановиться.
— Слушай, давай беги второй крут один, — пропыхтел он, — я догоню тебя на третьем.
Я тоже здорово устал и замедлил бег, чтобы отдышаться. Тем не менее, я обогнал нескольких спортсменов, огромное количество которых появляется здесь к вечеру во всевозможном разнообразии цветов кожи, костюмов и стилей бега. Конечно, ребята из Нью-Йоркского клуба обогнали бы меня в мгновение ока. И все жеребцы-старшеклассники могли дать мне фору. Но и когда я бежал медленно, мне было кого обгонять: стариков, толстух и детей в возрасте до двенадцати.