Вполне понятно также, что иезуиты лишь в виде исключения занимались родным языком и литературой и редко создавали что-нибудь действительно выдающееся в этой области — для интернационального ордена национальная литература никогда не могла получить такого значения, как классическая литература Рима.
Нельзя отрицать и того, что для эстетической культуры орден сделал гораздо меньше, чем большие старые ордены. Так называемый иезуитский стиль не был изобретением иезуитов, и художники ордена никогда не были великими художниками, а самое большее, как, например, влиятельный Андреа дель Поццо[81], декораторами-виртуозами. Почти все художественные произведения иезуитов дают весьма печальное представление о вкусе ордена. Ибо в орнаменте своих церквей, как и в своих драмах, иезуиты прежде всего стремились к банальным, поверхностным эффектам, которые не только не позволяют действительно наслаждаться их произведениями, но, напротив, расхолаживают зрителя или даже вызывают у него усмешку.
Из всего вышесказанного вытекает, что суждение об интеллектуальном значении ордена зависит прежде всего от оценки, которую мы дадим его научным произведениям. Если бы ценность произведений можно было определять по их массе, то в сфере научной деятельности иезуитский орден, бесспорно, занял бы первое место среди всех остальных монашеских орденов. Ибо производительность его ученых была иногда просто невероятной. Но качество у них часто находится в обратной зависимости от количества. Ни среди многочисленных астрономов ордена, ни среди его многочисленных трудолюбивых и добросовестных историков, ни среди его бесчисленных теологов мы не найдем гениальных исследователей, которые обогащают столетия сокровищницей своих мыслей.
Установив этот факт и приняв во внимание, что ни один монашеский орден ни раньше, ни после не имел в своем распоряжении такого количества ученых школ, такой массы образованных членов, мы должны будем признать, что интеллектуальное значение ордена далеко не соответствует тому неслыханному влиянию, которое он оказывал в течение веков на церковь и школу. Конечно, доминиканцы и бенедиктинцы создали пропорционально неизмеримо больше, чем иезуиты. Но они не умели так систематически восхвалять друг друга и заставлять свой свет светить миру, как это умели делать иезуиты. Поэтому они и не достигли такой известности.
Мораль иезуитов
Само собой разумеется, что данная оценка не содержит в себе оценки влияния ордена на духовную жизнь. Это совсем другой вопрос, и мы должны будем ответить на него совершенно иначе; ибо едва ли можно преувеличить влияние ордена на духовную жизнь. Он настолько господствовал в течение столетий над духовным развитием католической церкви, что современная католическая система окажется для нас совершенно непонятной, если мы постоянно не будем иметь в виду, что в Риме с 1540 года рядом с белым папой действовал генерал иезуитского ордена. Но в каком направлении проявлял орден свое влияние? Он явился могильщиком галликанства[82]. Он, правда, не воскресил, но обеспечил окончательную победу догмату непогрешимости папы; он заставил признать догмат непорочного зачатия; он, наконец, заставил официальную церковь отгородиться ото всех новых идей, противоречащих ее средневековым воззрениям и притязаниям.
Все это, конечно, не ставится ему в заслугу. Но обычно наиболее резко оценивают его необыкновенно влиятельную деятельность в области нравственного богословия. Имея в виду именно это, еще говорят об особой иезуитской морали, и из-за этой морали проклинают орден, как проклинали его столетия тому назад, хотя он приложил все усилия, чтобы опровергнуть направленные против него по этому поводу обвинения. Как же обстоит дело с иезуитской моралью, которая была объектом стольких нападок?
81
Андреа дель Поццо (1642— 1709) — итальянский живописец и архитектор. Представитель барокко.
82
Термин, объединяющий церковные, политические и правовые учения и доктрины, распространенные прежде всего во Франции и сводившиеся к идее независимости национальной церкви от папской власти.