Франкам пришлось противостоять двум военачальникам первой величины: эмиру Факреддину, другу императора Фридриха II, и Бейбарсу, мамлюку монгольской крови, победителю христиан при Газе. Когда старый султан Айюб умер, его кончину тщательно скрывали, и эти два командующих обеспечили защиту страны.
Накануне последнего дня масленицы, который пришелся на 8 февраля, перед крестоносцами предстала новая линия обороны, когда некий бедуин показал им брод через Танис на одно лье ниже лагеря. Король решил воспользоваться этим на следующий день; в авангард он поставил тамплиеров, командовать первым отрядом назначил графа Артуа. Сам же следовал с главными силами войска, тогда как на страже лагеря оставался герцог Бургундский.
Когда король и все прочие, кто снялся переходить реку, оказались в полях за лагерем, повелел король абсолютно всем, - и знатным, и простым, - никому не осмеливаться покинуть ряды, чтобы каждый держался своего отряда и чтобы отряды стояли один подле другого в совершенном порядке; и когда первые перейдут реку, пусть они подождут на берегу, пока король и все прочие одолеют переправу. Когда король так приказал и построил свои отряды, сарацин повел их к броду. Они нашли брод много опаснее, чем полагали, ибо берега были крутыми, изобилующими с одной и с другой стороны трясиной и илом, и вода опаснее и глубже, чем сказал им сарацин, так как им пришлось пустить своих лошадей вплавь <...> Не было там среди них никого, кто бы хорошо выбрался, не испытав великого страха утонуть прежде, чем он оставит переправу за собой. [460]
Согласно Жуанвилю, первые отряды обнаружили отряд из трехсот турок, выстроившихся на другом берегу.
Отдали приказ, чтобы орден Храма составил авангард, а отряд графа Артуа стал бы вторым после ордена Храма. Случилось же так, что едва граф Артуа перешел реку, как он и все его люди ударили по туркам, которые отступили перед ними <...> Орден Храма передал ему, что он поступает с ним очень низко, поскольку должен следовать за ним, а он идет впереди; и его попросили пропустить их вперед, как было решено королем. Случилось же, что граф Артуа не смог им ответить из-за монсеньора Фукана де Мерля <...>, который не слышал того, что графу говорили тамплиеры, так как был глухим, и кричал: "На них же! На них!" Когда тамплиеры увидали все это, то подумали, что будут опозорены, если позволят графу Артуа идти перед собой. Итак, они вонзили шпоры, кто сильнее, кто слабее, и разогнали турок, которые бросились бежать от них через город Мансуру. [461]
Неожиданность была полной. Сарацины спали или ели. Эмир Факреддин выскочил из купальни обнаженным и вскочил на лошадь, которая понесла его сквозь ряды крестоносцев, где он и был убит.
И когда наши увидели, что они свершили по собственной воле <...>, то начали преследовать безрассудно, и без совета, и без какого-нибудь решения. Тут брат Жиль, великий командор ордена Храма, добрый рыцарь, и благочестивый, и смелый на войне, и мудрый, и прозорливый в подобных делах, сказал графу Артуа, чтобы он велел своим людям остановиться и собраться вместе, и дождаться короля и прочих, которые еще не перешли и реку. А еще брат Жиль хорошо говорил, что они и совершили один из наиболее великих храбрых поступков и великих подвигов, какие только были совершены задолго до этого в Заморской земле, и посоветовал еще, чтобы они отступили к сарацинским боевым машинам перед плотиной, ибо, если они будут их гнать, будучи столь распыленными и разрозненными, то сарацины соберутся вместе и легко их разобьют, поскольку собранных там, перед взором сарацин, людей было мало. Один рыцарь, имени которого мы не знаем, бывший с у графом Артуа [не прикрывает ли эта формула самого Роберта?], ответил таким образом: "Тут всегда будет мало волчьей шерсти. Если бы тамплиеры и госпитальеры, и прочие в этой стране захотели бы, земля давно бы была завоевана!" Те же, что там были, говорили графу Артуа: "Сир, разве вы не видите, что турки полностью разбиты и что они отступают вовсю? Не будет ли великим злом и великой трусостью, если мы не изгоним оттуда наших врагов?" Граф Артуа, возглавлявший авангард, охотно соглашался на преследование и сказал Жилю, что если он боится, то пусть остается. Брат Жиль ответил так: "Сир, ни я, ни мои братья не боимся. Мы не останемся. Так что мы пойдем с вами, но истинно знайте, что мы сомневаемся, доведется ли вернуться и нам, и вам. [462]
В этот момент прибыло десять рыцарей, доставивших приказ короля дожидаться, когда он подойдет. Но Роберт Артуа не захотел ничего слышать и, пришпорив коня, двинулся по улицам Мансуры. Когда его рыцари и рыцари ордена Храма на взмыленных лошадях, с расстроенными рядами, доскакали до другого конца города, то очутились перед гвардией мамлюков под знаменами с "шествующими львами" эмира Бейбарса.
Атака крестоносцев захлебнулась. Отброшенные на улочки Мансуры, перекрытые баррикадами, они падали под стрелами и камнями, которые в них бросали с крыш. Ни один не вышел оттуда. Триста рыцарей-мирян погибли вместе с графом Артуа. "Орден Храма, как потом мне говорил магистр, - пишет Жуанвиль, - потерял восемьдесят вооруженных всадников <...>"
В это время центр и арьергард войска перешли брод и появились у города. Битва длилась весь день. Всякий раз, когда франки теряли позицию, король присоединялся к ним. "Никогда не видывали столь прекрасного воина, в золоченом шлеме на голове, с немецким мечом в руке". Но крестоносцев к вечеру мало-помалу оттеснили к протоку, когда герцогу Бургундскому удалось перебросить через реку мост и провести арбалетчиков на другой берег. "И сарацины, едва завидев, как они ставят ногу в стремя арбалета, бежали".
Три дня спустя, в первую пятницу поста, Бейбарс начал свою контратаку. Христиане закрепились на обоих берегах, герцог Бургундский - в старом лагере, король - на поле битвы, вверх по течению Таниса. Сначала Бейбарс испробовал вылазку против герцога Бургундского, затем атаковал королевский лагерь. Франки сражались пешими, используя баррикады. Первый удар был поддержан графом Анжуйским и баронами Святой Земли, охранявшими наиболее выдававшиеся вперед боевые участки.
За отрядом монсеньора Ротье стоял брат Гийом де Соннак, магистр ордена Храма, с немногими братьями, которые у него остались после битвы во вторник; он держал оборону у сарацинских машин, которые мы отбили; когда сарацины увидели, что он напал, то метнули на палисад, который он велел там соорудить, греческий огонь, и пламя легко охватило его, ибо тамплиеры уложили великое количество пихтовых досок. И знайте, что турки не дожидались, покуда пламя сожжет все, но бросились на тамплиеров в пылающий огонь. И в этой битве брат Гийом, магистр ордена Храма, лишился одного глаза, а второй он потерял на заговенье, и от этого умер, да спасет его Господь! И знайте, что позади тамплиеров остался почти арпан [*6] земли, так усеянный стрелами, посылаемыми в них сарацинами, что из-за великого множества стрел совсем не было видно земли. [463]
Крестоносцы отразили нападение турок, но обе победы стоили поражения. Река между обоими лагерями была заполнена трупами, которые не удалось захоронить. От воды и земли распространялось зловоние. Продовольствия не хватало, и франки питались хищной рыбой, объевшейся человеческим мясом. Скоро лагерь превратился в обширный лазарет, где лежали люди, сраженные дизентерией и скорбутом [цингой]. Турки пустили по Нилу галеры, отрезавшие крестоносцев от их базы в Дамьетте. Дело было проиграно.
Приказ об отступлении Людовик отдал 5 апреля. Он велел погрузить больных на то, что оставалось от судов, чтобы попытаться пройти сквозь турецкую флотилию. Сам он, хотя и едва держался в седле, ехал с арьергардом. Но в первый же день пути "его уложили как мертвого на колени одной парижанки, и все решили, что до вечера ему не дожить".