В то время как, по-видимому, Владимир следовал благородному обычаю отца, послав сказать брату, что идет на него, в то самоё время он вел переговоры с Блудом, склоняя его к измене. «Если ты мне поможешь убить брата, — велел он сказать ему, — то будешь мне вместо отца»{81} — самое большое обещание, какое только можно было дать в то время, при господстве родовых понятий и отношений. В летописи помещены также слова Владимира, в которых он оправдывает свое поведение относительно брата. «Не я, — говорит новгородский князь, — начал избивать братью, но он; я пришел на него единственно из страха подобной же участи»: об обязанности мстить за смерть Олега ни слова!
Блуд обещал помощь Владимиру и уговорил Ярополка затвориться в Киеве, вместо того чтоб спешить с войсками против брата. Сперва он представил в. князю, что нечего бояться Владимира, который не посмеет стать в поле против многочисленных полков киевских{82}, а между тем искал случая, как бы убить Ярополка. Увидав, что между гражданами нельзя ожидать помощи своему намерению, и зная о приближении Владимира, Блуд начал уговаривать Ярополка оставить Киев, представляя, что жители последнего сносятся со врагом. Ярополк послушался и удалился в Родню, где был осажден войсками Владимира и терпел голод. Тогда же Блуд начал представлять невозможность дальнейшего сопротивления и уговорил Ярополка помириться с младшим братом на всей воле последнего, вопреки увещанию верного отрока Варяжко, который догадывался об измене и советовал князю бежать к печенегам за помощью. Предсказания Варяжко сбылись: Ярополк был убит в то время, как шел на свидание с братом{83}. Владимир занял стол киевский.
При рассказе об этом событии я не могу умолчать об известном отрывке из Иоакимовой Новгородской летописи, сохраненном у Татищева: здесь обнаружена главная пружина действия, сокрытая у летописца киевского, а именно борьба язычества с христианством.
Нам известно, что отец Владимира Святослав по своему характеру не мог склониться на увещания св. Ольги и что поклонники Христа в его княжение подвергались ругательствам со стороны поклонников Перуна, хотя гонения не было. Но во время Греческой войны, по свидетельству Иоакима, Святослав переменил свое поведение в отношении к христианам: поверив внушениям окружавших его язычников, будто виновниками неудачи русского оружия были христиане, находившиеся в войске, князь воздвиг на них гонение, причем не пощадил даже родного своего брата Глеба, и послал в Киев приказ разорить христианские храмы{84}: одна смерть гонителя положила конец бедствиям Русской церкви. Но отказавшись от принятия христианства сам, Святослав между тем оставил сыновей своих при бабке христианке: ясно, какие внушения должны были получить от нее молодые князья. Иоаким говорит, что Ярополк был человек кроткий и милостивый, любил христиан, и если сам не крестился из боязни народа, то по крайней мере иным не препятствовал. Те, которые при Святославе ругались над христианством, естественно не любили князя, приверженного к этой религии: этим нерасположением воспользовался Владимир и успел отнять жизнь и владение у брата{85}.
Если мы примем во внимание рассказ Иоакима, то нам объяснится поведение Владимира в первые годы его княжения: торжество Владимира было торжеством языческой стороны над христианскою; вот почему новый князь знаменует начало своего правления необыкновенною ревностию к восстановлению и утверждению язычества, ставит кумиры на высотах киевских, дядя его Добрыня поступает точно так же в Новгороде. Нам известно, что славяне-язычники более всего негодовали на христианство за непозволение многоженства{86}: в ознаменование торжества языческой стороны князь, виновник этого торжества, предается необузданному женолюбию. Судя по выражениям летописца, никогда в Русской земле не было видно такого гнусного идолослужения: «Родители приводили пред кумиры сыновей и дочерей своих и приносили их в жертву бесам, оскверняли землю требами своими, и осквернилась кровью земля Русская»{87}.
Язычество, торжествуя победу, не могло оставить в покое соперничествующую религию: к началу Владимирова княжения относится известие о христианских мучениках в Киеве{88}. Что Владимир действовал таким образом в пользу язычества не по убеждению, а единственно в угоду стороне, доставившей ему успех, доказывает скорое обращение его к христианству, когда сторона приверженцев этой религии начала брать верх.
Приняв христианство и обязавшись единобрачием, Владимир был в затруднении касательно прежних своих сожительниц и потому решил разослать их с сыновьями в разные области своего обширного владения{89}. В летописи находим имена 12 сыновей Владимира, но без определения, в каком порядке один за другим следовали по старшинству: в одном месте, при исчислении жен Владимировых, они поставлены по матерям; в другом, где говорится о рассылке сыновей по областям, они следуют в другом порядке. Постараемся, по некоторым данным, определить порядок старшинства между ними.
В Новгород был отправлен Вышеслав: мы знаем, что в этот город посылался обыкновенно старший в семье в. князя; из этого можем заключить, что Вышеслав был старший сын Владимира, тем более что в известии о рассылке по областям он поставлен первым{90}. Но в предшествующем исчислении жен Владимировых{91} Вышеслав поставлен после сыновей Рогнединых и гречанки, вдовы Ярополковой, и назван сыном чехини: если Вышеслав был старший, то должен был родиться еще в Новгороде, но странно, что чехиня зашла так далеко на север. Иоакимовская летопись и здесь, поправляя ошибку начальной Киевской, объясняет дело совершенно удовлетворительно, а именно: мать Вышеслава называет Оловою, женою варяжскою{92}. Потом следует сын Рогнеды Изяслав, получивший волость деда своего по матери, Полоцк.
Тотчас после брака с Рогнедою Владимир женился на вдове брата своего Ярополка, и потому рожденного от последней Святополка мы имеем полное право поставить в третьих после Вышеслава и Изяслава. Этот Святополк получил в удел Туров и по смерти Вышеслава и Изяслава оставался старшим в роде, как ясно указывают слова св. Бориса: «Не буди мне възняти руки на брата своего старейшаго; аще и отець ми умре, тось ми буди в отца место»{93}. За Святополком мы должны дать место Ярославу, также, по летописям, сыну Рогнеды; Ярослав получил сперва Ростов, а потом, по смерти старшего Вышеслава, переведен в Новгород. Этот перевод Ярослава в Новгород мимо старшего Святополка Туровского объясняется свидетельством Дитмара, что Святополк в это время был под гневом отца и даже в заключении. Что Ярослав после Святополка был старшим, доказательством служит также, что сестра его Предслава обратилась к нему с известием о злодействах Святополка как представителю рода. Всеволод, также сын Рогнеды, получил Владимир Волынский; Святослав и Мстислав, которых мать в начальной Киевской летописи названа чехинею другою, в отличие от мнимой матери Вышеслава{94}, получили — первый землю Древлянскую, второй Тмуторакань. Мать Святослава Иоакимовская летопись называет Малфридою; что это имя одной из жен Владимира не вымышлено, доказательством служит в начальной Киевской летописи упоминовение под 1002 годом о смерти Малфриды, которая здесь соединена с Рогнедою{95}; мать же Мстислава Иоаким называет Аделью или Адилью. Второго сына Адели Станислава этот же летописец, равно как и некоторые другие, отсылает в Смоленск, а Судислава во Псков{96}.
Теперь остается определить мать и возраст Бориса и Глеба. В начальной Киевской летописи матерью их названа болгарыня, волостью первого Ростов, второго Муром. Но ясно, что здесь упоминается уже второе распоряжение, ибо при первом распределении волостей Ростов был отдан Ярославу; поэтому в некоторых списках, бывших в руках у Татищева{97}, прибавлено, что сначала Борис получил Муром, а Глеб Суздаль.