Несмотря на это, молчание лучших списков летописи о первоначальных волостях Бориса и Глеба, равно как совершенное молчание о волостях Станислава, Судислава и Позвизда, ведет нас к заключению, что во время первой рассылки сыновей по волостям все эти князья или были очень малы, или некоторые из них, быть может, еще не родились{98}. Любопытно, что в летописи Иоакима матерью Бориса и Глеба названа Анна царевна, причем Татищев соглашает свидетельство киевского летописца о болгарском происхождении матери Борисовой тем, что эта Анна могла быть двоюродною сестрою императоров Василия и Константина, которых тетка, дочь Романа, была в супружестве за царем болгарским{99}. Если б так было, то для нас уяснилось бы предпочтение, которое оказывал Владимир Борису как сыну царевны и рожденному в христианском супружестве, на которое он должен был смотреть как на единственное законное. Отсюда уяснилось бы и поведение Ярослава, который, считая себя, при невзгоде Святополка, старшим, но видя предпочтение отца Борису, не хотел быть посадником последнего в Новгороде{100}и потому спешил объявить себя независимым.
Как бы то ни было, Борис единогласно описывается человеком в самой цветущей юности: «Аки цвет во юности своей… брада мала и ус, млад бо бе еще». Если предположим, что он был первым плодом брака Владимирова с Анною, то в год отцовой смерти ему было 25 лет. Летописец прибавляет, что Борис светился царски, желая, вероятно, указать на его царственное происхождение по матери. Отец любил его более других сыновей и держал при себе, в чем видно было намерение сделать его своим преемником на столе киевском, том более что старший сын Святополк был в совершенном разладе с отцом{101}.
Святополк имел в супружестве дочь польского князя, знаменитого Болеслава I. Здесь в первый раз Русь вошла в сношение с Польшею, которое повело, однако, к неприязни вследствие разделения церквей, споривших в то время за мир славянский. Западной церкви, которая опиралась на меч германского императора, удалось захватить чехов и поляков. Болеслав, имея главною целью своей деятельности высвобождение Польши из-под зависимости и влияния империи, в то же время сам разрушал свое здание, будучи ревнителем латинства. Вместе с дочерью он прислал к Святополку Рейнберна, епископа колобрежского (колбергского). Этому прелату удалось склонить Туровского князя на сторону западной церкви; Владимир, узнав об этом, велел схватить Святополка с женою и епископом и заключить в темницу{102}. Это раздражало Болеслава: он поспешил заключить мир с империею и в начале 1013 года с немецкими наемными войсками и печенегами явился в пределах Руси; но вражда печенегов с польскими войсками помешала походу, притом, как видно, Владимир, склонившись на требования Болеслава, выпустил Святополка из темницы, однако не возвратил в Туров, а держал у себя в Киеве{103}.
Несмотря на то, что Владимир умер, не урядив детей своих, не успев торжественным распоряжением передать Киев Борису, на стороне последнего была отцовская дружина и граждане киевские. Дружина Владимирова, бояре, старые думцы предпочитали Бориса всем его братьям, потому что он постоянно находился при них, привык с ними думать думу, тогда как другие князья привели бы с собою своих любимцев, как это и сделал Святополк, если обратим внимание на намеки летописца о поведении последнего: «Люте бо граду тому, в нем же князь ун любяй вино пити с гусльми и с младыми советникы»{104}. Граждане также благоприятствовали Борису, потому что братья их были с ним{105}. Вот почему, когда умер Владимир, то хотели скрыть смерть его от Святополка до прибытия Бориса, которого отцовская дружина уговаривала идти на стол киевский; но молодой князь, верный родовым понятиям, отвечал, что не подымет руки на старшего брата, который будет ему вместо отца: тогда войско разошлось, оставив Бориса с малым числом приближенных служителей.
Между тем Святополк объявил себя князем в Киеве и сыпал дарами в граждан для привлечения их на свою сторону. Видя в Борисе страшного соперника, не зная чистоты его намерений или сомневаясь в них, Святополк решился освободиться от него злодейством: он послал своих приверженцев убить Бориса. Но у последнего был одноутробный брат, Глеб, разделявший вместе с ним предпочтение отцовское. Святополку нужно было избавиться и от этого: он вызвал его с востока под предлогом болезни отцовской и послал убить на дороге. Испуганный Святослав, князь древлянский, вздумал спастись бегством в чуждые страны, но был перехвачен на пути и убит слугами киевского князя.
Тогда Святополк, видя удачу, начал помышлять об истреблении всех остальных братьев и об единовластии{106}, следуя близкому примеру тестя своего Болеслава Польского, который изгнанием и ослеплением избавился от братьев и всех родичей. Ярослав Новгородский сведал об этих замыслах от сестры Предславы, когда сам находился в самом затруднительном положении. Мы упоминали уже, что он рассорился с отцом своим Владимиром, отказавшись платить дань к Киеву, и, зная, что отец сбирается на него с войском, нанял варягов. Наемники начали поступать с новгородцами, как с завоеванными, а князь, имея в них нужду, смотрел сквозь пальцы на их бесчинства. Тогда граждане решились управиться сами и перебили насильников. Раздраженный князь хотел отомстить и за свою власть, и за своих храбрецов, тем более что безнаказанность новгородцев заставила бы и последних варягов убраться за море: знатнейшие из виновников убийства были позваны на вече к князю и перебиты. Но в следующую же ночь Ярослав получил известие об опасности со стороны Святополка; он собрал вече и простодушно признался, что очень жалеет о смерти новгородцев, потому что теперь они бы ему пригодились, золотом бы купил их{107}.
Новгородцы отвечали, что, несмотря на убийство сограждан, они еще имеют довольно силы, чтоб стать за своего князя против братоубийцы{108}. Как видно из этих слов, новгородцы не были очень сердиты на Ярослава, ибо. считали, по тогдашним понятиям, делом обыкновенным, что князь отомстил их согражданам за смерть варягов; притом считали обязанностию стать за своего князя, которого выгоды были связаны с их собственными, который хотел освободить их от зависимости и дани киевской и в случае бегства которого они должны были принять Святополковых посадников. Наконец, не должно упускать из виду того обстоятельства, что в городе, где господствовала вражда родовая, вражда сторон, князь, перебивший старшин одной стороны, мог всегда надеяться на содействие от другой. Ярослав собрал в Новгородской области 40 000 войска да наемных варягов 1000 и пошел на Святополка. Он выставлял причиною войны, во-первых, то, что старший в роде убил без вины младших родичей, а потом — право самосохранения{109}.
Оба брата встретились при Любече. Дружинники Святополка ругались над войском Ярослава, состоявшим преимущественно из горожан и сельского народонаселения; они кричали новгородцам: «Где вам, плотникам, сражаться с нами, ступайте прочь с хромым вашим князем: мы вас заставим строить нам домы»{110}. Но эти мирные промышленники, эти плотники умели так же хорошо владеть топором и на поле битвы; раздосадованные насмешками дружинников, новгородцы повестили своему князю, что на другое утро непременно вступят в бой, а если кто не пойдет с ними, того сами умертвят{111}. У Ярослава были доброжелатели в неприятельском стане: они известили его об удобном времени к нападению, когда Святополк с дружиною, пропировавши всю ночь, не был способен к защите. Ярослав одолел в битве и занял Киев; Святополк бежал к печенегам{112}, хотел с ними овладеть Киевом{113}, но был отражен и удалился в Польшу к тестю Болеславу.