Итак, знание токсикологии, которым обладал царь Понта, ценное само по себе, имело еще и утилитарный аспект. Однако помимо всего прочего, оно демонстрирует нам определенное отношение к природе, которое невозможно отделить от понимания политики. Считалось, что правителю подвластно все, включая природу. Плиний Старший напоминал, что понтийский монарх приказывал собирать информацию о природе своих владений, богатой ядовитыми растениями, минералами и животными. Одно время ему была подвластна даже и мифическая Колхида. Феофраст отмечал, что в Гераклее Понтийской произрастал самый лучший аконит. Согласно Плинию, Помпеи обнаружил в архиве дворца Митридата целую библиотеку заметок и рецептов. Он приказал своему врачу, вольноотпущеннику Ленею, разобрать их, классифицировать и перевести. Так было положено начало изучению лекарственных растений в Риме. Царя Понта интересовало именно двойное действие pharmaka,лекарств и ядов одновременно. Стремление понять свойства веществ, которые могли приносить организму и пользу, и вред, а потом использовать эти свойства, намного превосходила у него желание упрочения власти. Оно составляло часть концепции господства над миром через проникновение в тайны природы. А эта концепция, в свою очередь, сближала Митридата с колдовством и волшебством. В конце XIV в. это увидел поэт Эсташ Дешан, приписывавший смерть царя его склонности к колдовству (с которым связывались отравления) и гаданию. Начиная с I в. новой эры в понтийском регионе распространились амулеты, которые якобы делали людей неуязвимыми для яда. Носившие их верили, что, обращаясь к «царю царей» (как называли Митридата VI), найдут нематериальную защиту от отравителей.
Жан де Малейси, написавший книгу «История яда», главу, посвященную Митридату, назвал «Царь Понта, царь ядов». Формула верна в том смысле, что царь Понта в высокой степени овладел знаниями о токсических веществах. Вместе с тем неверно думать, что он правил с помощью яда. Этот монарх использовал множество других средств борьбы как внутри государства, так и против внешних врагов. Например, в 88 г. до н. э., воюя против римских провинций Вифинии и Каппадокии, он устроил резню 80 000 живших там римлян. Засвидетельствовано, что Митридат всегда носил на поясе, как меч, мешочек с ядом. Редкие отравляющие вещества хранились в его сокровищнице, и мы не знаем, было ли это удовлетворение страсти познания или устрашающий арсенал. Так или иначе, власть и яд в данном случае оказались беспрецедентно близки друг к другу. Неуязвимость царя к яду, ставшая результатом воли и знания, отличала его от других непобедимых властителей, которых могли одолеть лишь отравители. Однако становился ли понтийский правитель от этого более почитаем? Или же, наоборот, вставал в ряд с государями-тиранами, злоупотреблявшими властью, о смерти которых Боккаччо в трактате De casibus virorum illustrium(«О злосчастьях знаменитых мужей») писал как об уготованном Провидением освобождении? Очень может быть, что именно любознательность Митридата послужила примером царю Мавритании Юбе II, сочинившему трактат о молочае. Не исключено, что она вдохновляла султанов, которые, если верить итальянцу XV в. Антонио Гвайнерио, писавшему со слов берберского врача, постоянно принимали яд в небольших дозах, дабы обрести неуязвимость, как Митридат. Однако все подражатели царя Понта жили на Востоке, нравы которого не одобрялись на Западе. На взгляд европейца, он воплощал в себе тип дурного правителя. И разумеется, «римская пропаганда», в которую включились и авторы-греки времен империи, изображала Митридата не царем-ученым, а тираном-отравителем и жертвой отравления; врагом «гражданских свобод», которые якобы защищал от него Рим.