Другое сугубо мужское дело показывает, что яд проникал и в борьбу между рыцарями. В 1094 г. умер Вильгельм Жируа, содержавшийся заложником у Робера де Беллема. Распространился слух об отравлении. Беллем был человеком неслыханной жестокости, но- в данном случае он использовал исполнителя, чтобы отомстить за эпизоды, связанные скорее с насилием, чем с ядом.
Причины отравления сеньора Гуго д’Амбуаза в 1153 г. непонятны. Хронист сообщил, что он мгновенно скончался во время трапезы, став жертвой яда своих врагов, которые лестью завоевали дружбу его брата. Виновные обозначены здесь словом milztes — ничто не может лучше иллюстрировать тот факт, что речь шла об отношениях между Рыцарями. А вот способы действия оказались совсем не рыцарские. Сначала жертве приготовили ловушку, вошли к ней в доверие, проявив гостеприимство, означавшее по традиции согласие и мир. Впрочем, сообщение это всего лишь передавало слух, порожденный обстоятельствами смерти сеньора. И все же даже предположение подобного преступления свидетельствует, что мысль о возможности использования отравления появлялась в умах рыцарей. Жила она и на самой верхушке общества: в головах королей и принцев.
Яды при дворах королейСуществовали ли особо опасные с точки зрения отравления дворы? Согласно средневековым авторам, эта опасность зависела от устройства власти. В XII в. политическую мысль стимулировал расцвет хорошо структурированных монархий: Сицилийского королевства, Англии. Писатели предостерегали правителей от злоупотребления властью, которое могло бы повлечь за собой неприятные последствия. Иоанн Солсберийский в «Поликратике» утверждал, что служба государю увеличивает напряженность внутри дворов. Придворные боролись друг с другом за внимание государя, иногда применяли колдовство, дабы подчинить себе его личность. Они могли даже покушаться на жизнь государя или его наследника, если опасались изгнания или немилости. В таком случае, по мнению писателя, яд мог получить широкое применение.
Таким образом, в «Поликратике» Иоанна Солс- берийского или у автора начала XIII в. Жиро из Камбрэ яд выступал едва ли не символом тирании.
Слово тиран соотносилось с латинским tyrus — гадюка, т. е. существом по сути своей ядовитым; и тирания метафорически рассматривалась как яд, разъедающий политический организм. Жиро из Камбрэ утверждал, что тиран пользуется отравлением, как Тиберий, и рискует погибнуть отравленным, как Александр. Иоанн Солсберийский не одобрял отравление тиранов, как ужасное преступление, несовместимое с христианской верой. Однако в этих случаях он проявлял понимание, если речь шла о самой жизни политического сообществ. По поводу смерти Тиберия Иоанн замечал, что если язычники применяли яды, не испытывая угрызений совести, то христианам не подобает действовать вопреки моральным заповедям своей религии. Оба писателя выражали сожаление об ухудшении положения в Английском королевстве. Жиро, посвятивший свое сочинение наследнику Филиппа-Августа, противопоставлял Англию монархии Капетингов. Он восхищался мягкостью французских государей, которые умирали соответственно только естественной смертью, в то время как «короли Британии» жестоко страдали от насилия. Еще до Жиро то же самое писал дуайен собора Святого Павла в Лондоне Ральф де Дисето: кончины королей Капетингов наступают всегда в свое время, поскольку их подданные сохраняют Верность монархам, и те защищены от покушений, будь то с помощью меча или яда.
Отравление в этом противопоставлении двух Анархий выглядело всего лишь одним из вариантов насилия, но французская монархия становилась похожа на миролюбивое папство, как его описывал Петр Дамиани. Стоит ли удивляться?
Однако выдерживает ли подобный образ проверку фактами? В самом деле, внутри дома Капетингов отравления случались редко, если вообще случались. Вплоть до времен Филиппа 1 ничего такого не обнаруживается. Ордерик Виталий упомянул об отравлении в 1060 г. Генриха 1 его врачом. Однако в этом деле не было ничего политического. Произошел несчастный случай, причем связанный скорей с неосторожностью короля, чем с ошибкой врачей. После истории Бертрады о яде при дворе Капетингов заговорили лишь в начале XIII в. В 1226 г. умер от дизентерии король Людовик VIII, по прозвищу Лев. Этот сын Филиппа-Августа, правивший только три года, вел тогда крестовый поход против альбигойцев на юге страны и осаждал Авиньон. Жителей города французские рыцари называли potionatores (те, кто поят), поскольку были убеждены, что те намеренно распространили болезнь. Кроме того, прозвище намекало также на ересь авиньонцев, поскольку в те времена часто использовали метафору яда для обозначения неверных доктрин. Смерть короля мгновенно породила слух об отравлении. Преступление приписывали графу Шампани Тибо IV, который самовольно покинул войско и боялся королевского гнева. Скорее всего, вероломство графа и смерть короля связало то, что эти события последовали одно за другим. Разговоры об отравлении наносили ущерб чести Тибо IV, который, между прочим, считался влюбленным в королеву, целомудренную Бланку Кастильскую. Как бы то ни было, оказывалось, что пэр королевства, воплошение рыцарства и куртуазности, мог в то же время использовать низкое и недостойное средство, за что, как писал составитель рифмованной хроники Филипп Мускес, его «повсюду ненавидели». Тому же графу Шампани хронисты приписывали еще и отравление в 1234 г. Филиппа Юрепеля, графа Булонского, честолюбивого побочного сына Филиппа-Августа.