Париж продолжал отчаянно гореть. Ворота Сен‑Мартин, собор Св. Евстафия, улица Роял, улица Риволи, Тюильри, Пале—Роял, ратуша, театр Лирики, левый берег от здания Почетного легиона до Дворца юстиции и Префектуры полиции горели ярким пламенем во тьме ночи. Языки пламени создавали огнедышащую архитектуру арок, куполов, призрачных зданий. Грозные взрывы производили огромные клубы дыма, летящие вверх мириады искр. Каждую минуту на горизонте возникали и исчезали вспышки. Это били по занятым кварталам пушки форта Бисетр, с Пер‑Лашез и холмов Шомон. Батареи версальцев отвечали из Пантеона, Трокадеро и Монмартра. Теперь выстрелы следовали один за другим через равные интервалы. Теперь стоял непрерывной грохот по всей линии противостояния. Целились наугад, вслепую, бессознательно. Снаряды часто взрывались во время полета. Весь город охватил вихрь пламени и дыма.
Что за люди составляли эту горстку бойцов, которые без командиров, без надежды, без путей отхода обсуждали свою последнюю битву, как если бы подразумевали победу! Подлые реакционеры обвиняли их в поджогах, словно огонь на войне не был законным оружием, словно снаряды версальцев произвели пожаров в городе, по крайней мере, не столько же, сколько снаряды федералов, словно отдельные спекуляции приверженцев режима не внесли свою долю в разрушение города (190). И те самые буржуа, которые призывали пруссаков к «сожжению всего» (191), называют этих людей негодяями за то, что они предпочли скорее погибнуть в руинах, чем изменить своим убеждениям, бросить свое имущество и семьи на милость коалиции деспотов, которые в тысячу раз превосходили по жестокости иностранцев.
В 11 часов в комнату Делеклюза вошли два функционера и сообщили ему о казни заложников. Он выслушивал их доклад, не прекращая писать. Затем спросил: — Как они умирали? — Когда функционеры ушли, он повернулся к соратнику, который с ним работал, и, закрыв лицо руками, воскликнул: — Что за война! Что за война! — Однако он слишком хорошо знал природу революций, чтобы погружаться в бесплодные рефлексии, и, овладев собой, произнес: — Мы знаем, как надо умирать!
Всю ночь депеши поступали одна за другой без перерыва. Все требовали пушек и людей, угрожая покинуть такую–то и такую позицию.
Но где найти пушки? А люди стали столь же редкими, как бронза.
XXX. Падение левого берега
Несколько тысяч человек не могли удерживать бесконечно линию обороны протяженностью в несколько миль. Когда опустилась ночь, многие федералы оставили баррикады, чтобы передохнуть. Версальцы, которые были начеку, овладели их позициями, и в проблесках зари обнаружилось, что на месте красного флага развивается триколор.
В темноте федералы покинули большую часть десятого округа. Их артиллерийские орудия перетащили в Шато д’О. Брюнель и храбрые коммунары все еще стояли на своей позиции на улице Маньан и набережной Жемаппе, в то время как версальцы держались наверху бульвара Мажента.
На левом берегу, версальцы установили батареи на площади Анфер, у Люксембургского дворца и на бастионе 81. Более пятидесяти орудий и пулеметов нацелили на холм Кай. Отчаявшись взять эту позицию штурмом, Кисси решил сокрушить ее артиллерийским огнем. Со своей стороны Вроблевски не бездействовал. Помимо 175‑го и 176‑го батальонов, он имел под своей командой легендарный 101-ый батальон, который имел для Коммуны такое же значение, как 32-ая бригада для Итальянской армии. С 3‑го апреля 101-ый батальон не знал отдыха. Днем и ночью федералы батальона не выпускали из рук оружия. Они проводили операции против окопов, в деревнях и полях. Версальцы в Нейи, Асниер спасались от них бегством десять раз. Федералы захватили три орудия, которые повсюду следовали за ними, как верные псы. Все они, жители тринадцатого округа и квартала Муффетар, непослушные и неспособные соблюдать дисциплину, яростные, грубые, с разорванной одеждой и флагом подчинялись только одному приказу — приказу наступать. Они бунтовали, когда находились в бездействии. Когда они выходили из огня, возникала необходимость снова бросаться в огонь. Командовал федералами батальона Серизи или, скорее, сопровождал их. Потому что, на самом деле, ими командовала ярость. Пока был фронт, они совершали дерзкие вылазки, захватывали аванпосты, держали версальцев в состоянии напряжения. Вроблевски, уязвимый справа в связи с захватом версальцами Пантеона, обезопасил свой проход к Сене баррикадой на мосту Аустерлиц. Он поставил пушку на площади Жанны д’Арк, чтобы воспрепятствовать атаке версальцев со стороны железнодорожной станции.