К полудню разгорелся пожар в западной часть доков Ла—Вийет, обстрелы с обеих сторон воспламенили огромные хранилища бензина, нефти и горючих материалов. Пожары заставили нас оставить баррикады на улицах Фландр и Рике. Версальцев, пытавшихся форсировать канал на лодках, остановили баррикады Крымской улицы и Ротонды.
Виной, оставив в Бастилии несколько тысяч человек для обысков и расстрелов, продолжил наступление в двенадцатом округе. Баррикада на улице Рейи, на углу предместья Сен‑Антуан, несколько часов сдерживала солдат, обстреливавших ее с бульвара Мазас. В то же время версальцы, двигавшиеся строем по бульвару Мазас и улице Пикю, направлялись на площадь Трона, которую пытались обойти с фланга у крепостного вала. Артподготовка предваряла и прикрывала их на каждом шагу. Как правило, они заряжали пушки за углом дороги, которой хотели овладеть, выдвигали их, стреляли и тащили снова в укрытие. Федералы могли накрыть этого невидимого противника только с высот. Но координировать огонь артиллерии Коммуны было невозможно, ведь каждая баррикада стремилась обзавестись своим орудием, не заботясь о том, куда оно стреляет.
Никакой власти больше не существовало. В штабах господствовала полная неразбериха. О приближении врага узнавали только по прибытии выживших бойцов батальонов. Сумятица была так велика, что в этом месте, гибельном для предателей, можно было увидеть Дю Биссона в генеральской форме, появившегося из Ла Вийетты. Можно было встретить нескольких членов Совета, бродивших наугад в двенадцатом округе в полном неведении. Их абсолютно игнорировали. В пятницу их было двенадцать человек на улице Гаксо, когда прибыли представители ЦК и потребовали диктаторских полномочий. Им их предоставили, несмотря на некоторые протесты, добавили к ним Варлена. О Комитете общественной безопасности больше не слышали.
Единственный из членов Комитета, кто играл какую–то роль, был Ранвир, проявлявший в боях недюжинную энергию. В эти дни он был душой сопротивления Ла Вийетты и Бельвиля, воодушевляя бойцов, все замечая. 26‑го мая он выпустил прокламацию: «Граждане двенадцатого округа! Если вы сдадитесь, то знаете, какая вас ждет судьба. К оружию! Будьте бдительны по ночам. Прошу вас неукоснительно выполнять все наши приказы. Окажите поддержку девятнадцатому округу. Помогите отбросить врага. В этом ваша безопасность. Не ждите, когда атакуют Бельвиль. Вперед. Да здравствует Республика!»
Но очень мало людей читали это воззвание и внимали ему. Обстрелы с Монмартра, которые днем раньше крушили Бельвиль и Менилмонтан, крики, вид раненых, тащившихся от дома к дому в поисках спасения, слишком очевидные признаки приближавшегося конца, представляли собой обычное явление разгрома. Люди ожесточились и стали подозрительными. Любой человек, не в военном мундире, рисковал быть расстрелянным без поручительства хорошо известного деятеля. Вести, приходившие из разных районов Парижа, прибавляли боль и страдания. Все знали, что солдаты не щадили никого. Они расстреливали раненых, убивали даже врачей (199). Каждый человек в форме национального гвардейца, носивший военные сапоги, или чья одежда выдавала следы недавно отпоротых нашивок, расстреливался прямо на улице или во внутреннем дворике дома. Сдавшиеся бойцы, поверившие обещаниям сохранения жизни, убивались. Тысячи мужчин, женщин и детей, а также людей пожилого возраста гнали босиком в Версаль и часто убивали в пути. Достаточно было быть родственником бойца или предоставить ему убежище, чтобы разделить его судьбу. Производились бесчисленные казни так называемых «поджигателей».
Примерно в 6 часов сорок восемь жандармов, священнослужителей и гражданских лиц прошли по улице Гаксо мимо отряда федералов. Сначала полагали, что это солдаты, недавно взятые в плен. Они шли в полной тишине. Однако распространился слух, будто это были заложники из тюрьмы Ла Рокет, и что их ведут на расстрел. Вокруг них росла толпа, она следовала за ними, поругивала их, но воздерживалась от насилия. В 6.30 это шествие достигло Сите Винсеннес. Ворота закрылись и толпа рассеялась вокруг стен.
Заложников энергично подогнали к краю некоего подобия траншеи у стены. Конвойные взяли ружья наперевес. В это время один член Совета воскликнул: — Что вы делаете? Здесь пороховой погреб. Вы взорветесь. — Так он хотел отсрочить казнь. Другие федералы, несколько обескураженные, ходили от одной группы вооруженных людей к другой, пытаясь завязать разговор, погасить ярость. С ними отказывались говорить, им угрожали. Известности этих людей было недостаточно, чтобы спасти заложников от смерти.