Это выглядело фарсом (31) и в то же время капитуляцией (32). 19‑го января Совет обороны констатировал, что новое поражение станет сигналом к катастрофе. Трошю хотел повязать мэров круговой порукой в вопросах капитуляции и возобновления снабжения продовольствием. Жюль Симон и Гарнье—Паж хотели сдать Париж с некоторыми оговорками относительно всей Франции. Гарнье—Паж предложил определить посредством специальных выборов лиц, уполномоченных вести переговоры о капитуляции. Так они вели себя перед сражением.
18‑го января завывание труб и грохот барабанов призвали Париж к оружию и привели пруссаков в боевую готовность. Для решающей операции Трошю мог выставить всего 84 000 человек, из которых 19 полков входили в Национальную гвардию. Он заставил их идти ночью в холоде и под дождем, в грязи полей Мон—Валдерьен.
Атаке подверглись оборонительные линии, которые окружали Версаль со стороны Ла Бергери. В 10 утра, поддавшись порыву ветеранов (33), национальные гвардейцы и ополченцы, составлявшие большинство войск на левом фланге и в центре (34), начали штурм редута Морету, части Бузенваля, части Сен‑Клу, продвинувшись до Гарша, словом, заняв все позиции, которые предназначались согласно боевой задаче. Генерал Дюкро, командовавший левым флангом, прибыл с опозданием на два часа, и, поскольку его силы составляли, главным образом, войска в развернутом строю, он прекратил наступление.
Мы захватили несколько командных высот, которые генералы не обеспечили достаточным вооружением. Пруссакам была предоставлена возможность атаковать эти возвышенности по своему усмотрению, и в 4 часа они двинули свои штурмовые колонны. Сначала мы отступили, затем, приободрившись, остановили наступление противника. К 6 часам, когда наступление неприятеля ослабло, Трошю отдал приказ нашему отступлению. Между Мон—Валдерьеном и Бузенвалем еще оставалось 40 тысяч резервных войск. Из 150 артиллерийских орудий было задействовано только 30. Но генералы, с трудом снисходившие в течение всего дня до контактов с Национальной гвардией, заявили, что не смогут продержаться вторую ночь. Трошю приказал оставить Морету и все захваченные позиции. Батальоны ушли, глотая слезы ярости. Все понимали, что военная операция обратилась в злую шутку (35).
Париж, заснувший с предвкушением победы, проснулся под тревожные звуки колокола Трошю. Генерал требовал двухдневного перемирия, чтобы вынести раненых и похоронить убитых. — Нам нужно время, подводы и много носилок, — говорил он. Количество убитых и раненых не превышало 3 000 человек.
На этот раз Париж заглянул, наконец, в пропасть. Кроме того, оборонцы, презрев всякую маскировку, разом сбросили маски. Жюль Фавр и Трошю собрали мэров. Трошю заявил, что все потеряно, и дальнейшая борьба невозможна (36). Зловещая весть немедленно распространилась по всему городу.
В ходе четырехмесячной осады патриотический Париж повидал и испытал все: эпидемии, штурмы, мародерство — все, кроме капитуляции. В этом отношении 20‑е января застало Париж, несмотря на его легковерие и слабость, в таком же состоянии, как и 20‑е сентября. То есть, когда произнесли роковое слово, город сначала оцепенел, словно столкнулся с каким–то ужасным, противоестественным преступлением. Снова открылись раны четырехмесячного противостояния, взывая к отмщению. Холод, голод, бомбардировки, бесконечно тянущиеся ночи в окопах, тысячами мрущие малые дети, беспорядочные смерти во время вылазок — все это должно было закончиться позором, стать эскортом Базену, стать вторым Мецем. Казалось, уже можно было слышать чих пруссаков. У некоторых ступор обратился в ярость. Те, кто стремились к сдаче города, стали в позы. Мэры, облаченные в белые ливреи, даже попробовали впасть в экзальтацию. Вечером 21‑го января их снова принял Трошю. Утром после этого все генералы единодушно решили, что новая вылазка невозможна. Трошю весьма философично продемонстрировал мэрам абсолютную необходимость выступить с мирными предложениями к противнику, но заявил, что не хочет иметь с этим ничего общего, намекая на проявление инициативы ими самими вместо него. Мэры хмурились, протестовали, все еще полагая, что им удастся уйти от ответственности за это.