Банк поступил благоразумно: ЦК твердо контролировал город. Мэры и депутаты не смогли объединить более чем три–четыре сотни человек, хотя они и поручили организацию сопротивления адмиралу Сэссе. ЦК был настолько уверен в своих силах, что санкционировал ликвидацию баррикад. К нему тянулись все, перешел на его сторону гарнизон Винсенна вместе с фортом. Победа ЦК была слишком убедительной, чтобы не быть рискованной, вынуждающей его распылять войска с целью восстановления боеспособности оставленных фортов на юге. Лулье, по поручению ЦК, взял под контроль форты Иври, Бисетр, Монруж, Ванв и Исси. Они были заняты 19‑го и 20‑го марта. Последний форт, в который он послал национальных гвардейцев, был Мон—Валерьен, ключ к Парижу и тогдашнему Версалю.
В течение тридцати шести часов неприступный форт оставался пустым. Вечером 18‑го марта, после приказа об эвакуации, для его защиты оставалось лишь двадцать мушкетов и несколько стрелков из Винсенна, внедренных туда для мятежа. В тот же день они открыли запоры форта и вернулись в Париж.
Когда в Версале стало известно об эвакуации Мон—Валерьена, генералы и депутаты просили господина Тьера вновь занять его. Тот упорно отказывался, заявив, что этот форт не имеет стратегической важности. В течение всего 19‑го марта положение оставалось неопределенным. Наконец, Виной, побуждаемый ими, в свою очередь, предпринял попытку вырвать приказ у господина Тьера в 1.00 20‑го марта. Немедленно после этого в форт направили колонну войск, и в полдень его заняла тысяча солдат. Лишь в 8 часов вечера появились батальоны Терне. Командир батальона легко расстался со своими офицерами. Лулье, отчитываясь перед ЦК, заявил, что занял все форты, и даже упомянул батальон, который, по его словам, владел тогда Мон—Валерьеном.
VI. Мэры и Ассамблея объединяются в борьбе против Парижа
Мысль о возможности стать свидетелем кровопролития заставляла меня страдать.
21‑го марта положение прояснилось.
В Париже — ЦК вместе со всеми рабочими и всеми благородными и просвещенными представителями нижних слоев среднего класса. ЦК заявил: — У всех нас лишь одна цель — выборы. Все готовы с нами сотрудничать, но мы не оставим ратушу до того, как выборы будут проведены.
В Версале — Ассамблея: все монархисты, все представители крупной буржуазии, все рабовладельцы. Они вопили: — В Париже одни мятежники, ЦК — банда разбойников.
Между Версалем и Парижем — несколько радикальных депутатов, все мэры, многие адъюнкты. Они составляли либеральную буржуазию, то священное стадо, которое потворствует всем революциям и позволяет создавать все империи. Презираемые Ассамблеей, игнорируемые народом, они кричали ЦК: — Узурпаторы! — Ассамблее же: — Вы испортите все.
21‑е марта памятно тем, что все эти голоса заставили себя слушать.
ЦК: — У Парижа нет намерения отделяться от Франции, он далек от этого. Что касается Франции, то Париж мирился с Империей и правительством национальной обороны, с их предательством и провалами, конечно не для того, чтобы бросить ее сейчас, но лишь для того, чтобы сказать своей старшей сестре: — Держись, как держусь я, сопротивляйся угнетению, как это делаю я.
Газета Officiel в первой из статей, в которых Моро, Лонге и Рогар комментировали новую революцию, писала:
«В результате провалов и измен правящих классов пролетарии столицы поняли, что для них пробил час спасти положение, взяв управление государственными делами в свои руки. Едва овладев властью, они поспешили позвать парижан к избирательным урнам. В истории не было такого примера, чтобы временное правительство так стремилось освободиться от своего мандата. Перед лицом поведения, столь бескорыстного, возникает вопрос, можно ли найти прессу настолько несправедливую, чтобы выливать на этих граждан потоки клеветы, лжи и оскорблений? Неужели трудящиеся, производящие все и не пользующиеся ничем, должны подвергаться насилию вечно? Неужели буржуазия, добившаяся освобождения, не понимает, что пришло время освобождения пролетариата? Почему же она тогда упорствует в отказе пролетариату его законных прав?»
Это был первый социалистический мотив, прозвучавший в борьбе. Революции а Париже никогда не были чисто политическими. Приближение неприятеля, самопожертвование трудящихся заглушили 4‑го сентября все социальные требования. Раз мир достигнут, трудящиеся во власти, естественно, их голос должен быть услышан. Как справедливо было это выражение со стороны ЦК порицания власти! Какой обвинительный акт французский пролетариат выдвинул против своих хозяев! А 18‑го марта 1871 года, разве не мог народ выразить громче великие слова 1848 года, сказав: — «Мы восемьдесят лет терпели во имя служения нашей стране?»